ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В кабинете министра юстиции были две большие книжные полки; наибольшую ценность представлял восемьдесят один альбом с вырезками из газет — министр сам тщательно наклеивал все статьи, в которых когда-либо упоминалось его имя. Кроме того, на полках стояли переплетенные годовые комплекты «Парламентских ведомостей», которые реферировали его речи; затем собрание протоколов с приложением вырезок из его статей, хроники и остроумные изречения — все, что он когда-либо писал, начиная с заметок в школьной газете, печатавшейся на гектографе. Здесь находилось также собрание цитат, над которым он работал всю свою долгую жизнь. Их было свыше тридцати тысяч!
Министр юстиции Ботус был человеком порядка во всем. Его огромный письменный стол блестел, на нем не было видно ни единой пылинки; помимо антикварного письменного прибора, на столе в серебряной рамке стояла фотография маленького толстого мальчика с открытым ртом, а также шлифованный цилиндрический стеклянный сосуд, внутри которого помещалось нечто похожее на дождевого червя в спирту.
Маленький толстый мальчик на фотографии был сам Иероним Ботус в трехлетнем возрасте, а предмет в сосуде со спиртом — отросток его слепой кишки, который был удален более полувека назад. Министр имел обыкновение показывать его своим гостям, повествуя о страданиях, которые причинял ему этот отросток, пока не был удален, что сопровождалось тяжелыми осложнениями.
— Конечно, он не очень эстетичен, — обычно говорил Ботус. — Но, поскольку это все же часть моего тела, я решил настоять на своем праве собственности и потребовал, чтобы профессор отдал мне этот отросток.
— Он прекрасно сохранился, — вежливо заметил директор полиции и, подняв сосуд, посмотрел его на свет, хотя и прежде много раз видел этот жалкий препарат. А по поводу маленького толстого мальчика на фотографии он сказал, к огорчению министра юстиции: — Да он выглядит совершенно здоровым!
— Я вовсе не был здоровым, — ответил министр. — Это я только кажусь здесь здоровым. У меня уже тогда были аденоиды в носоглотке. Но я был чрезвычайно одаренным. В три года я умел читать, а когда мне исполнилось четыре, я уже писал письма чернилами и научился вести счет в уме.
Директор полиции Окцитанус открыл портфель и, вынув оттуда часть бумаг, положил их на блестящий стол рядом со слепой кишкой. Заметив, что у Окцитануса осыпается пепел с сигары, министр юстиции пододвинул ему пепельницу.
— А вы знаете, когда я лишился аппендикса?
— Вы мне об этом как-то рассказывали, только я не помню точно года, — терпеливо ответил Окцитанус.
— Это было в 1908 году.
— Ах, уже так давно? Да, время бежит!
— А вам ничего не говорит эта дата?
— 1908 год? Это, кажется, тот самый год…
— Да, это тот самый год, который наделал много шума в Европе, потому что наш министр юстиции, к сожалению, был арестован за крупное мошенничество. Помните, какой был тогда скандал? Правда, вы моложе меня, но, быть может, все-таки помните его?
— Да, я прекрасно помню все. Конечно, как не помнить!
— Тогда речь шла об отдельном индивидууме, который, как это ни прискорбно, был министром юстиции. Единичный преступник, такое может приключиться даже в самых лучших семействах. — Тут министр вздохнул. — Это нарост, без которого можно обойтись и который так же легко удалить, как воспаленный отросток, хотя операция эта не из приятных. Но это новое дело о Скорпионах — оно опозорит всю страну! Оно скомпрометирует даже нашу демократию, западный образ жизни! Вот чего ни на минуту нельзя забывать при ведении следствия, которого, по милости безответственной и неосведомленной прессы, теперь избежать уже нельзя. В задачи полиции не входит подрыв авторитета западного демократического общественного строя!
— Я целиком согласен с вами, господин министр! — поспешил заявить директор полиции.
Ботус взял сосуд с отростком слепой кишки и приподнял его, словно хотел провозгласить тост.
— Если человек в течение долгой, мучительной жизни хорошо изучил свою болезнь, как это было, например, со мной, то он уже прекрасно в ней разбирается; хирургическое вмешательство весьма часто обнаруживает, что болезнь зашла слишком далеко и вылечить ее уже нельзя. Господа хирурги в этих случаях удовлетворяют только свое любопытство, тихонечко оставляя все в нетронутом виде, ибо они не в силах что-нибудь сделать — рак разросся до такой степени, какой умники и не представляли себе. Подобная операция способна только ускорить наступление смерти!
Министр Ботус отставил слепую кишку и продолжал:
— Когда эти газетные пачкуны вопят о том, что необходимо предпринять чистку, глубоко копнуть и решительно вырвать крапиву и все в таком же роде, то они даже не подозревают, чем это грозит. Может быть, это известно коммунистам, да, они, конечно, это знают; но ведь не только один фанатичный и разлагающий общество листок коммунистов, носящий название «Народная воля», пишет об этом деле, требуя чистки, ясного ответа и выявления инспираторов. Либеральные газеты, желая угодить черни, вторят этому листку и не знают, что тем самым они пилят сук, на котором сидят. Просто несчастье, что мое дальновидное и разумное предложение относительно издания более сурового закона о печати было в свое время отклонено невежественным правительством. Именно безответственное легкомыслие прессы повинно в том, что мы оказались вынужденными пойти на безнадежную операцию, которая способна только разоблачить и обнажить, но отнюдь не исцелить что-либо. И наша задача —
— До сих пор я старался так и делать, хоть это не очень легко. Каждый день выплывают новые факты, которых не скроешь.
— Поистине нелегко было в 1945 году, когда кончилась война и наша милая чернь, ее называют народом, хотела отомстить людям, которые в период оккупации страны немцами послушно выполняли призыв своего правительства о выдаче саботажников, — тогда ведь ни один здравомыслящий человек не мог знать, что Германия проиграет войну. По правде сказать, в мае 1945 года создалось опасное положение, когда немцы удирали отовсюду. Мы очутились тогда без всяких средств воздействия на безответственную и необузданную массу. Я признаю, что жертвы неизбежны, ведь и собаке иногда бросают кость, вы знаете это так же хорошо, как и я. Однако нам посчастливилось приостановить это безумие, не допустив, чтобы видные персоны понесли какой-нибудь ущерб. При подобной ситуации важно выиграть время! Мы назначили комиссию, пообещали, что, когда все будет выяснено, мы произведем чистку, и потом начали потихоньку расследование. Наша славная парламентская комиссия так с тех пор все и заседает. Так и со Скорпионом. Если уж эту историю заглушить нельзя и она грозит скомпрометировать выдающихся личностей, то мы должны назначить
Министр поднялся со стула и продолжал говорить стоя, будто находился на кафедре и выступал перед собранием своих приверженцев:
— Время — это все! Когда в критический период моя партия, мы, социал-демократы, решились на такой шаг, как переговоры с коммунистами, то это было сделано, чтобы выиграть время. А спустя пять лет после шумихи, поднятой в связи с освобождением страны, мы так круто повернули руль, что уже могли посадить в тюрьму редактора газеты «Народная воля», который упрямо продолжал твердить то, что всякому, разумеется, известно, но о чем говорить нельзя! Судьи всегда были сговорчивы, это вы сами испытали во время и после войны! Ни одно собрание не отличается такой уступчивостью, как Верховный суд.
В этом собрании не нашлось никого, кто бы произнес хоть один звук, когда мы готовились к изданию