газетах.
«Поскольку евреи, которые своей антинемецкой подстрекательской деятельностью и оказанием моральной и материальной помощи террористическим актам и диверсиям, что в значительной степени обострило положение в Дании, благодаря мерам, предпринятым с немецкой стороны, исключены из общественной жизни и лишены возможности в дальнейшем отравлять атмосферу, пожелание, изъявляемое широкими кругами датского населения, будет осуществлено и в ближайшие дни начнется освобождение интернированных датских солдат».
Теперь Мариус Панталонщик мог вздохнуть свободнее. Воздух на его родине наконец-то очищен, и он уже подумывал о том, чтобы отказаться от эмиграции с целью разведения гусей в завоеванных областях. Да он и не слышал более приглашений от правительственной комиссии по восточному пространству. Возможно, что восточное пространство, которое собирались предоставить в распоряжение датчан, за последнее время серьезно сократилось. В своей газете он читал, что отравление евреями датской крови прекращено и датский народ может мирно трудиться во имя европейского будущего. Можно было ходить по улицам, не опасаясь, что придется уступать дорогу толпам евреев. Секта сынов Моисея не властвует более в стране, и отвратительный обряд заклания животных более не должен беспокоить птицеводов. Гордый от сознания чистоты своей расы, Мариус Панталонщик откармливал гусей.
Если злой еврей — продавец мыла, отравлявший ему детство, еще жив, плохи его дела. Мариус высчитал, что ему должно быть теперь сто лет. Но в борьбе против евреев возраст в расчет не принимается. Дом для престарелых евреев в Копенгагене был взят штурмом немцами и датским добровольческим корпусом. Старых парализованных женщин стаскивали с постелей, волокли вниз по лестницам и на грузовиках отвозили в синагогу.
Это происходило вечером, когда на улицы запрещено было выходить. Телефонная связь была прервана. Из немецкого автомобильного парка выезжали грузовики и мчались по пустынным улицам. Шел дождь. Во мраке слышался топот сапог, крики и детский плач. Маленьких детей также бросали в грузовики, чтобы очистить от них датское общество, ибо они отравляли атмосферу и представляли угрозу для немецкой армии.
Но главным образом общество очищалось от стариков и бедноты. От тех, у кого не было знакомых, которые могли бы их спрятать. От стариков с длинными бородами, от мелких торговцев и тряпичников, от всех одиноких и беспомощных. Добровольцы из корпуса «Дания» и вновь созданного корпуса «Шальбург» вели с ними решительную борьбу.
В башенке углового дома на Эстре Фаримагсгаде, 32, жил странный человек. Очень старый, с длинной бородой и черными блестящими глазами. По его собственным словам, ему было около полутораста лет, но он не интересовался временем и не считал годы. Он был алхимик, а алхимики, как правило, доживают до глубокой старости. Его звали Кадос. Он владел искусством кабалистики, знал тайны различных веществ, в его башне было множество колб и пробирок с драгоценными порошками и эликсирами. С ним никогда не могло случиться чего-либо непредвиденного. Его друг, типограф Дамаскус, предупредил его и настоятельно просил переехать к нему на Нёрребро, но Кадос отказался. Он провидит будущее, и ему ведомо все, что произойдет.
Когда молодые добровольцы взломали его дверь, они нашли старого алхимика мертвым. Он сидел на стуле в красивой и величественной позе, как будто спал. Как будто позволил себе немного отдохнуть, чтобы затем снова вернуться к земной жизни и своим занятиям. Они не могли его оскорбить. И удовольствовались уничтожением его бумаг и библиотеки. Так погибло замечательное собрание редких, уникальных изданий. Письма Августа Стриндберга были уничтожены германскими оккупантами.
Смерть старого друга была тяжким ударом для Дамаскуса. Он хотел помочь ему, спрятать его. Но уговорить старого чародея было невозможно. Да и типография Дамаскуса не была надежным убежищем.
Маленькую типографию в один прекрасный день тоже захватили немецкие полицейские. С ними был датчанин — Ольсен. Напомаженный, благоухающий, в элегантном пальто и светлых перчатках, Ольсен представил неоспоримые доказательства, что на Стенгаде в течение долгого времени печатались подпольные газеты. Он неоднократно выносил оттуда шрифты. Ошибки быть но может, хотя Дамаскус был очень осторожен и следил за тем, чтобы в типографии нельзя было обнаружить нелегальных материалов.
— Я знал, что вы слабый человек, Ольсен, — сказал Дамаскус, — но я никогда не думал, что вы способны…
— Заткни глотку! — рявкнул Ольсен.
Теперь нужно было найти подстрекателей Дамаскуса и установить его связи. В Дагмархусе у комиссара по уголовным делам Германсена его сумеют заставить говорить. Там как раз появился человек, умеющий вести допросы. Комиссар познакомился с ним в усадьбе Фрюдекхольм, очень его ценил и признавал его выдающиеся таланты.
Ольсен по-прежнему бывал в маленьких кабачках в старой части города. Он был человеком привычки, а привычки у него были скромные, он не загордился своими успехами. По-прежнему он получал твердый оклад в конторе на Вестергаде. Бывали у него и другие доходы. Но все это давалось ему не даром. Типограф Дамаскус — лишь маленькая рыбка в его сетях. Ольсен приносил своим принципалам гораздо более крупную добычу. Он вел дело с большим размахом, у него были свои платные агенты, свои поддоносчики, вроде Банана и Карла Форора, прекрасно себя оправдавшие.
В Дании свершились первые казни. Дамаскуса, конечно, не казнят. Его просто отправят на каторжные работы в Германию, если он переживет допрос. Другим жертвам Ольсена приходилось гораздо хуже.
Многих предупреждали, как предупредили Кадоса. Аресты не были неожиданными. Им предшествовали слухи. Считалось делом чести спрятать у себя земляка-еврея. Настроение в стране было уже не то, что раньше. Немецкая армия отступала, вера в победу Германии таяла.
Из Копенгагена разными путями — на север и па юг — евреев перевозили в гавани, а оттуда переправляли в Швецию. Стихийно возникла удивительная организация. Все стремились принять участие в ее деятельности.
Темными октябрьскими ночами машина за машиной проезжали мимо Фрюденхольма. Машины скорой помощи и машина доктора. Доктор Дамсё совсем не спал. Он выдавал пилюли нервным и детям, чтобы они не плакали во время переправы. Он знал настроения жителей своей округи и знал, куда смело можно обратиться за содействием. Евреев укрывали на хуторах и в пасторских усадьбах, в хлевах, в молитвенных домах, в кабачках и летних пансионатах. Даже в некоторых помещичьих усадьбах жили евреи, дожидаясь возможности бежать в Швецию. Больницы почему-то были переполнены.
Немцы, конечно, подозревали, что происходит. Но не все они были одинаково ревностными солдатами вермахта. Кое-кого можно было подкупить. И господам в Германии доставалась не такая уж богатая добыча от той охоты, которую они затеяли. Страдали-то главным образом бедняки и беспомощные люди, у которых не было друзей. Страдают всегда бедняки.
84
«Привет Барбаре, Николаю, Стине, Метте, Дженни, Мартину и Петеру. Кошка мяукает. Гусь гогочет. Черепаха хромает на одну ногу. Вы слушали специальное сообщение Би-би-си».
На полях по ночам происходили странные вещи. С земли в небо подавались световые сигналы. На парашютах спускались грузы, и тут же их увозили машины. В хлевах и на сеновалах пряталось оружие и взрывчатые вещества. Прошли времена, когда варили смесь из хлористого калия, парафина и керосина и делали бомбы в кухнях старых женщин.
Диверсии совершаются среди бела дня. Происходят схватки между борцами движения Сопротивления
