— Что тоже может явиться поводом для преступления, — пробормотал прокурор.
— А, по-моему, в данном случае поводов и оснований за глаза хватит: у кого ревность, у кого зависть, ненависть, зависимость — да мало ли. — Маркус пожал плечами. — Однако поговорим все же о Бордин. Одно обстоятельство способно снять с нее все подозрения. Вспомните о человеке, который подслушивал нас, спрятавшись на галерее боковой сцены.
— Вечорек! — сказал Штегеман. — Во время беседы я не спускал с него глаз. У меня такое ощущение, будто он врет, как по писаному. А язык у него подвешен что надо.
— Что может ровным счетом никакого отношения к происшествию не иметь. Если наши данные верны, то не кто иной, как…
— Если! — Штегеман положил руку на колено Краусу. — Вон Позер, он, по-моему, ищет нас.
Обер-лейтенант встал и махнул Позеру, беспокойно озиравшемуся в дверях.
— Интересно, с чем он пришел?
Маркус наблюдал, как криминальмейстер Позер в распахнутом пальто и со шляпой в руке лавирует между столиками. Вот он чуть-чуть не столкнулся с официантом.
— Что случилось?
Позер взял у соседнего столика свободный стул и сел, чем-то явно встревоженный.
— Крампе нам наплел сорок бочек арестантов, — сказал он. — Этот такой примитивный с виду Голиаф провел нас за нос.
Маркус не верил своим ушам.
— Каким таким образом? — спросил он, донельзя удивленный.
Криминальмейстер наклонился к нему.
— Помните, что он говорил? Будто еще перед окончанием пьянки поднялся наверх, чтобы проспаться. — Сделав короткую паузу — он нагнетал напряжение, — оглядел по очереди всех присутствующих. — Ложь от начала до конца! Крампе вышел из столовой примерно минут за пятнадцать до несчастного случая, объявив всем, что пойдет искать Пернвица. Чего он в этом состоянии хотел от главного режиссера, ясно как день.
— Откуда вам это стало известно?
— От декоратора, его фамилия Блехшмидт. Я с ним встретился несколько минут назад в театре. Он пришел так рано потому, что перед генеральной должен был поправить кое-что в декорациях.
— А откуда Крампе узнал, что Пернвиц дошел уже до будочки вахтера, а потом повернул обратно?
— Да от этого самого декоратора!
Маркус расслабился, откинулся на спинку стула. Неожиданный поворот! Еще одна версия…
— Ну, рассказывайте, — проговорил он устало. — Только с самого начала.
— Все очень просто. Декоратор Блехшмидт после разбора репетиции задержался на некоторое время на арьерсцене. Во время репетиции опустилась боковая часть задника. Потом он собирался заглянуть в буфет столовой, чтобы купить для дома банку апельсинового сока. В городе его сейчас нигде не купишь. Он уже спустился на последнюю ступеньку стремянки, когда увидел стремительно взбегавшего по лестнице Пернвица, который его не заметил и прямиком направился в сторону женских гримерных.
— Чуяло мое сердце, что эта Мансфельд врет и глазом не моргнет.
— Все мы это чуяли, Бенно! — улыбнулся Штегеман. — Иногда ты действительно простодушен до того, что дальше ехать некуда. — Нет, извини, — возмутился лейтенант. — Я…
— Продолжайте, товарищ Позер, — Маркус решительно положил конец их перепалке.
— Итак, Блехшмидт спустился в столовую, — продолжил свой рассказ криминальмейстер, — где застал председателя месткома и баритона Мерца, которые обсуждали поведение Пернвица. И он, в свою очередь, не замедлил сообщить им, что видел, как минуту назад главный режиссер спешил на свидание с предметом своих воздыханий.
Позер ухмыльнулся:
— Затем последовал ряд анекдотов по этому поводу, которые я приличия ради здесь повторять не стану. — Тут он снова принял серьезный вид. — Их разговор разбудил, наверное, крепко выпившего Крампе, который в компании других рабочих сцены еще сидел за соседним столиком. Как бы там ни было, некоторое время спустя он встал и, шатаясь, направился к двери. Блехшмидт поначалу не обратил на него никакого внимания, зато, когда пригляделся, понял, что тот пьян в стельку. Несколько минут спустя Блехшмидт еще раз столкнулся с ним. На сей раз у лестницы, ведущей на сцену. Крампе махал кулаками и несколько раз с угрозой в голосе повторял имя главного режиссера.
— И что, декоратор не пошел за ним следом? — покачал головой Штегеман. — Он ведь понимал, что Крампе не в себе. И что вообще он парень буйный. Помните, как он разбушевался во время репетиции? Несколько человек с трудом удержали его, когда он бросился на Пернвица!
— Как раз наоборот — пошел! И даже заговорил с Крампе, — кивнул криминальмейстер. — Но тот ему не ответил. Наверное, Крампе просто не понял, чего от него хотят, и смотрел на декоратора, как баран на новые ворота. Тогда Блехшмидт махнул на него рукой, слишком тот, дескать, пьян, чтобы натворить дел.
— Мы тоже так решили, — проворчал Штегеман. — Возможно, мы ошиблись, и он только притворялся пьяным.
— На это у него не хватило бы ума, хотя… — Маркус наморщил лоб, лицо его приняло озабоченное выражение, — … хотя я не поверил, что он действительно так крепко спал на диванчике, — он вздохнул. — А мы все обсуждаем и обсуждаем и топчемся на месте. Копать надо, копать! Официант, счет!
Их официант был, очевидно, болен профессиональным недугом обслуживающего персонала — он был туговат на ухо. Пришлось набраться терпения, пока его удалось перехватить по дороге на кухню.
Пока прокурор, а затем Штегеман расплачивались, Маркус еще раз осмотрел зал ресторана, в котором не было сейчас ни одного свободного места. За соседним столиком сидела тучная дама со своим раскормленным сыночком, которого она то и дело поглаживала по рукам и буквально пожирала глазами. Ему было это неприятно. Пожилая пара справа как села за стол с полчаса назад, так и не произнесла за все время ни слова. К девушкам за угловым столиком напротив подсело двое парней. Их громкий смех заглушал голоса всех сидевших вокруг.
Обычная, будничная атмосфера ресторана в такое время. Однако Маркус ощутил вдруг необъяснимое чувство тревоги. Что с ним? Он продолжал оглядывать зал. Никаких знакомых здесь нет, да и откуда им взяться. Хотя… Кто та стройная светловолосая женщина в шубе, которая стоит у буфета? Она как будто бросила взгляд в его сторону, но тут же повернулась спиной. На голове ни шляпки, ни берета, в ярком свете лампионов ее волнистые волосы отливали светлым золотом. Ее фигура… и эти жесты… и эта манера разговаривать, отчетливо жестикулируя и слегка склонив голову набок…
— Семь двадцать пять, — повторил официант, несколько повысив голос. — Один ромштекс, две кружки пива.
— Получите. — Маркус с отсутствующим видом положил на стол десятимарковую купюру, не спуская глаз с блондинки, которая кивнула буфетчице и направилась к выходу.
— Это Бордин, — произнес у него за спиной Штегеман. — Купила французские сигареты. Какая женщина!
Маркус вздрогнул, расслышав в голосе Штегемана явное восхищение. Но с деланным безразличием проговорил:
— Вот как… Тоже пришла на генеральную пораньше — при таких обстоятельствах… Что же, пойдем.
Тем временем Бордин вышла из ресторана. И хотя Маркуса так и подмывало догнать ее, он нарочно медлил у гардероба, надевая пальто, и, пропустив всех, ступил на брусчатку ярмарочной площади последним.
Туман сгустился. Молочно-белые облака его тонкой кисеей покрыли весь прямоугольник площади, размыли изящные контуры старинных бюргерских домов и образовали над трезубцем Посейдона посреди фонтана что-то вроде нимба. Кроме хроменькой старушенции с собачкой и мужчины, согнувшегося под тяжестью чемодана, на площади ни души.
Маркус сунул руки в карманы пальто, прислушался. Откуда-то лилась тихая органная музыка — его
