раскрытый кожаный портсигар, полный толстых папирос, из которого кто хотел, тот и закуривал.
— Папиросками не отделаешься, — напирал пожилой командир с розовым шрамом через висок. — У меня бойцы без продовольствия, кони без фуража…
Комендант молчал.
— Ты что, товарищ, окаменел? Известно тебе, что мой батальон по приказу еще вчера должен занять участок фронта?..
— Известно.
— Так почему держишь?
— Безделицы нет — паровоза, — усмехнулся комендант. — Ночью депо обещает выдать внеочередной. Тогда и отправим.
— Ночью? А ты не врешь, товарищ?
Не успел отвалить один, как налетели сразу двое:
— У меня артиллерийский полк полного состава…
— Здоровые потерпят! — перебила женщина в барашковой папахе. — Тут тяжелораненых не пропускают…
— А у меня фураж, — протиснулся вперед маленький и шустрый интендант. — Кони без овса и сена в атаку не идут. Голодному коню не прикажешь…
Понял Севка, что к коменданту ему не пробиться, и протиснулся в уголок, где за маленьким столиком, согнувшись в три погибели, сидел длинный и тощий, как селедка, писарь в стеганой телогрейке.
— Вижу, писанины у вас, дядя, просто невпроворот, — дипломатично заметил Севка.
— Что верно, то верно! — кивнул писарь. — Ее бы на троих хватило, а мне, брат, одному приходится.
— Хотите, помогу?
— Не положено. Ты лицо гражданское.
— Нет, я военное лицо, — возразил Севка и достал из-за пазухи бумажник. — Вот прочитайте.
Писарь пробежал глазами документ и с удивлением поглядел на Севку:
— Верно, военное! Выходит, из госпиталя. А сейчас куда?
— Ищу эскадрон. Мне посоветовали: узнай, мол, в Орше у коменданта. А к нему и не подступиться.
Писарь протиснулся к комендантскому столу, выдвинул ящик и долго листал какую-то книгу. Потом вернулся на место, шепнул:
— Есть такой! Неделю назад проследовал.
— Всего неделю? — удивился Севка. — А куда проследовал?
— Ишь чего захотел. Этого, брат, и я сам не знаю. Поезжай до Вязьмы, а там выяснишь дальнейшее направление.
Смекнул Севка, что писарь не договаривает. «Ну и не надо! Если на Вязьму — это не иначе как против того атамана. Спасибо, комендант показал карту».
Вот и осталась всего одна дорога! Теперь только сесть в воинский эшелон и катить.
Выбрался Севка на железнодорожные пути, начал с опаской подлезать под нескончаемо длинные составы. Низко нагибается, чтоб не зацепиться сидором на случай, если поезд тронется.
На седьмом, а может, на восьмом пути увидел наконец то, что искал — дымок над вагоном. Кухня!
Остановился, поразмыслил. К кухне решил сразу не подходить. Еще подумают, что зарится на чужую кашу. Повел глазами вдоль состава, заметил отворенную дверь вагона, услышал негромкие переборы гармони.
— Этот эшелон куда, дядя? — приблизился Севка.
Пожилой боец сидел, свесив из вагона ноги, пришивал к шинели заплатку. Вздрогнув от неожиданного голоса, он ткнул себе иголку под ноготь.
— Ч-черт тебя вынес! — ругнулся. — Любопытно ему, куда эшелон…
— Хотел попроситься подъехать, — примирительно сказал Севка.
Из глубины вагона выглянули другие бойцы, гармонь замолкла.
— А в чека ты не хотел попроситься? — басом прогудел здоровенный детина с намыленной щекой. — Чеши-ка отсюда, а то и недобритый сведу. Шляются тут всякие… Увижу еще — пеняй на себя.
«Вот тебе и горяченькое! — вспомнил Севка совет коменданта. — По росту судят. Нет бы документы спросить!»
На путях полно набитых битком поездов, а который из них на Вязьму? Попробовал Севка разузнать, но никто его не стал слушать. Побрел снова на вокзал.
У будки с кипятком остановился, вынул из мешка Котелок, сунул под кран.
— Не готов, брат, дрова сырые! — выглянул в фортку седенький старичок в форменном картузе. — Валяй, милок, ко мне греться. Побеседуем, а там и кипяток сготовится.
Вошел Севка в будку — теплынь! Присел на лавку, огляделся, спросил:
— На восток — это в какой поезд садиться?
— На восток? На Дальний, что ли, Восток?
— Ага, на Дальний, — кивнул Севка.
— Эк куда хватил! По нынешним временам туда год езды. Это, милок, через Москву. Но через Москву нет резона — завязнешь в ней. Лучше кружным путем: через Вязьму — Лихославль…
— А который поезд на Вязьму?
— Больно ты, хлопец, востер! Того не ведаешь, что поезд тот, может, через неделю пойдет. Не мирное время… Послушай, — спохватился кипятильщик. — А что у тебя за нужда ехать?
— К родственникам, — мгновенно придумал Севка. — Остался без родителей, а тетя аж в самой Чите.
С недоверием глянул старичок, с подозрением. Навидался он разных оборвышей вдосталь. Прут по железной дороге неведомо куда и зачем. Но Севке вроде поверил — не похож на тех огольцов.
— Прямой резон тебе в воинский садиться, — посоветовал кипятильщик. — В аккурат теперь кавалерию везут сквозь до самой Читы. Только навряд ли возьмут. Потому что передвижение частей есть военная тайна.
— А как же вы узнали? — удивился Севка.
— Так ведь не слепой. А чего сам не доглядишь, сродственник али знакомый скажет. Я, брат, из кондукторов. Это теперь, на старости, готовлю людям горяченькое. Сам товарищ Ленин приказал, чтоб на станциях для народа был кипяток.
— Неужели Ленин?
— А ты думал! Сырая вода — сущая зараза. В ней и тиф-брюшняк, и дизентерия, и черт, и дьявол! А кипяток — то же лекарство. Да вот он и поспел! Где котелок?
Севке уж не до кипятка. Чует, что познакомился с нужным человеком.
— Как же на Вязьму-то? — напомнил он.
— На Вязьму — плевое дело! Будешь наведываться ко мне, так уедешь.
На следующую ночь старик кипятильщик провел Севку к пакгаузу, указал на вагон:
— Влазь! В аккурат прессованное сено. Не так зябко.
Утром вагон прицепили к товарному поезду, и он скоро отошел из Орши. В открытый люк Севка увидел на стене синюю руку с оттопыренным пальцем, кипятильную будку на платформе и открытый семафор на выходе со станции.
Железная дорога — что большая река в половодье. Только не льдины она несет на себе, а людей. Но так же швыряет, трет их в заторах, садит на мели, выбрасывает на берег, ломает и крошит.
А человек ведь не льдина. Ему бывает и холодно, и голодно, и больно, и страшно. Но делать нечего, пустился в плаванье — терпи!
Могучий водоворот подхватил Севку, закрутил, начал швырять. Среди тысяч измученных бессонницей, усталых и голодных людей плывет в общем потоке и Севка.
У каждого свой резон, своя цель. Едут домой отвоевавшие, искалеченные войной бойцы, едут куда-то от голода целые семьи, едут, спасая шкуру, бывшие благородия с фальшивыми документами, едут спекулянты, везут разный товар, едут беспризорные мальчишки. Каждый клянет на все лады железную
