конец всему. Уканьян проиграл все оставшиеся ресурсы Тихого океана, но не собирался сдаваться, а тем более прикладываться к бутылке, как делают многие отчаявшиеся.
Он огляделся. Маленький лодочный флот растянулся в километре от берега. «Лошадки» не плясали на волнах, был штиль. Сейчас рыбаки на долгие часы замрут в терпеливом ожидании. Мимо них в открытое море проследовал траулер.
Уканьян видел, как другие рыбаки осторожно стравливают сети в море. Покачивались на волнах буйки. Уканьян понимал, что и ему пора бы ставить сеть, но вчера его уловом были несколько сардин. И всё.
Он глянул вслед удаляющемуся траулеру. В этом году тоже был Эль-Ниньо, правда, безобидный. Временами и он показывал своё второе лицо — улыбчивое и доброжелательное. Привлечённые теплом, в течение Гумбольдта забрели большие тунцы и молот-рыбы. Хороший был улов к рождественскому столу. И хотя множество мелкой рыбы вместо сетей угодило в желудки хищников, с этой потерей можно было смириться. Если в такой погожий день выйти в море подальше, можно вернуться с добычей.
Ах, досужие мысли. На плетёнке далеко не уйдёшь. Группой можно было бы уйти километров на десять от берега. «Лошадки» и волн не боятся, скачут поверх гребешков. Но там, в открытом море, есть другая угроза — течения. А если ещё и ветер с берега — замучаешься грести.
Иные не возвращались.
Уканьян неподвижно сидел на скамье. Началось ожидание косяка, которого опять не дождаться. Он поискал глазами траулер. Были времена, он мог бы устроиться на большой корабль или на фабрику рыбной муки, но они миновали. После нескольких опустошительных Эль-Ниньо девяностых годов даже фабричные рабочие лишились мест. Большие косяки сардин исчезли безвозвратно.
Что делать? Без улова ему нельзя.
Это была альтернатива. Работать в одном из бесчисленных отелей, которые теснили старый Уанчако. Носить смешные кургузые пиджачки, размешивать коктейли. Или доводить до визга избалованных американок. На сёрфинге, на водных лыжах, а вечером в их номерах.
Но его отец умрёт в тот день, когда Хуан обрубит концы. Хоть старик и выжил из ума, но почувствует, что младший сын утратил веру.
Уканьян сжал кулаки так, что побелели костяшки. Он взял в руки весло и принялся решительно грести вслед исчезнувшему траулеру. В глубоких водах есть и скумбрия, и бонито, и тунец — не одному же траулеру им доставаться.
Никто из рыбаков не последовал его примеру.
Раньше в Перу была одна пустыня, сказал как-то его отец. На материке. Теперь их стало две: вторая в море.
Уканьян грёб вперёд, и к нему возвращалась былая уверенность. Казалось, он скачет на своей «лошадке» по волнам — туда, где под водой посверкивают тысячи серебряных рыбьих спинок, вздымаются серые туши китов и выпрыгивают меч-рыбы. Руки двигались сами по себе, и когда он снова опустил весло и оглянулся, рыбацкой деревни уже не было видно, лишь кубики отелей белели на солнце — плесень новейшего времени.
Уканьяну стало страшновато. Так далеко он ещё не уходил. Одно дело — чувствовать под ногами доски, и совсем другое — тростниковую плетёнку. Прикинул, далеко ли до берега. Утренняя дымка могла вносить погрешность, но навскидку — он отплыл от Уанчако километров на двенадцать.
Он был совсем один.
Он замер на минутку, помолился Сан Педро, чтобы тот вернул его домой с добычей. Потом глотнул солёного воздуха, достал из трюма невод и стал неспешно спускать его в воду, пока на поверхности не осталось ничего, кроме красного буйка.
Уканьян точно знал, где находится. Неподалёку со дна поднимался вулканический массив — изрезанная гряда доставала вершинами почти до поверхности воды. На скалах прижились морские анемоны, ракушки и рачки. Стаи мелких рыбёшек сновали в трещинах. Но и крупные рыбы — тунец, бонито и меч-рыба — заплывали сюда поохотиться. Траулер мог пропороть тут днище об острые скалы, да и улов для него небольшой.
А для храброго всадника «лошадки» более чем достаточно.
Уканьян впервые улыбнулся, покачиваясь на волнах.
Не прошло и часа, как он поймал трёх бонито. Бока их лоснились в открытом трюме лодки. Неплохое начало дня. В принципе, пора было возвращаться, но раз уж он здесь, можно не спешить.
Лодка неспешно скользила вдоль утёсов, и он стравливал канат, следя за буйком. Важно было держаться подальше от рифов, чтобы не повредить невод. Его клонило в сон.
Вдруг он почувствовал, как канат натянулся.
В следующее мгновение буёк исчез в волнах. Потом вынырнул, подёргался туда-сюда и снова рванулся в глубину.
Уканьян схватился за верёвку. Она натянулась и сорвала с ладоней кожу. Он выругался. В следующий момент лодка накренилась. Уканьян отпустил канат, чтобы не потерять равновесие. Из глубины воды краснел буёк. Канат круто уходил вниз, натянувшись, как тетива, и тянул за собой корму.
Что-то попало в сеть, большое и тяжёлое. Рыба-меч, пожалуй. Но рыба-меч пошустрее, она бы уже понеслась прочь, увлекая за собой лодку. А то, что запуталось в ячейках, тянуло в глубину.
Уканьян снова попытался ухватиться за канат. Лодка дёрнулась от нового рывка. Уканьян упал в воду. Откашливаясь и отплевываясь, он вынырнул и увидел, что лодка наполовину затоплена, а её нос задран вверх. Из трюма смыло в море пойманных бонито, и они исчезли под водой. Это привело его в ярость. Вся добыча псу под хвост!
Он налёг на нос, чтобы выровнять лодку. И опять очутился под водой — вместе с лодкой, которую продолжало тянуть в глубину. Он спешно скользнул к корме, пошарил в трюме и нашёл что искал. Слава Сан Педро! Его нож не утонул, и маска была цела — самое дорогое после невода имущество.
Он единым махом перерезал канат.
Тотчас плетёнку вынесло вверх, а Уканьяна опрокинуло. Но в конце концов он снова оказался в лодке, ничего не понимая. Весло плавало неподалёку. Он подгрёб к нему руками, подтянул к себе, огляделся и разразился бранью. Конечно! Он слишком близко подошёл к подводным скалам, и невод запутался в них. Это всё его идиотская дрёма! А где сеть, там и буёк. Застрял в скалах, не может всплыть.
Да, наверное, так и есть. Скалы были единственным правдоподобным объяснением, но сомнения всё же оставались.
Уканьян быстро подгрёб к тому месту, где разыгралась драма. Заглянул в глубину, пытаясь что-нибудь рассмотреть в прозрачной воде, но не увидел ничего, кроме световых бликов. Ни следа буйка и сети.
Он должен её достать.
При мысли о погружении Уканьяну стало не по себе. Как и большинство рыбаков — даже будучи отличным пловцом, — он боялся воды. Да и какой рыбак любит море? Оно выматывает всю душу и оставляет в портовых кабаках угрюмые фигуры молчунов, уже не ждущих ничего.
Но было у Хуана его сокровище! Подарок одного туриста.
Он достал из трюма маску, поплевал в неё и тщательно растёр слюну, чтобы стёкла не запотевали под водой. Потом сполоснул, прижал к лицу и натянул крепление на затылок. Это была дорогая вещь, с мягким, облегающим латексом по краям. Ни дыхательного аппарата, ни трубки у него не было, но он и так обходился.
Уканьян прикинул, насколько велика угроза нападения акул. В этих широтах не водились экземпляры, опасные для человека. Лишь изредка встречались сельдовые акулы, молотоголовые и мако, которые опустошали рыбачьи сети, да и то далеко в море. Большие белые акулы тут почти не появлялись. Кроме того, одно дело нырять в открытом море и другое — вблизи скал и рифов, под их прикрытием. Уж его сеть точно не на совести акул. Виной всему его неосторожность.
Он накачал лёгкие доверху и нырнул головой вниз. Важно было как можно быстрее проникнуть на глубину, иначе зависнешь наверху с полными лёгкими, как воздушный шарик. Корпус строго вертикально, голова вперёд, — он быстро отдалялся от поверхности. Если с лодки вода казалась непроницаемой и
