тёмной, то здесь, внизу, его окружил светлый, приветливый мир с причудливыми вулканическими рифами, на скалах — солнечные блики. Взгляд его обшаривал скалы в поисках невода. Если он не обнаружит его сейчас, придётся выныривать и повторять попытку.
Да хоть десять попыток! Без сети он отсюда не уйдёт, нельзя ему без сети.
Потом он заметил буёк.
На глубине метров в десять-пятнадцать застрял за выступом. Тут же была и сеть. Кажется, зацепилась в нескольких местах. Крошечные рыбки сновали сквозь ячейки и брызнули врассыпную, когда Уканьян подплыл. Он нащупал опору под ногами и начал высвобождать сеть. Течение раздувало пузырём его расстёгнутую рубаху.
Тут он заметил, что сеть вся изорвана.
Одни скалы не могли такого натворить.
Охваченный тревогой, Уканьян продолжал возиться с сетью. Да, штопать ему — не перештопать. Воздух в лёгких кончался. В один приём не управиться, придётся подниматься и потом снова нырять.
Пока он думал об этом, вокруг него происходили какие-то изменения. Вначале он решил, что туча закрыла солнце. Пляшущие солнечные зайчики исчезли со скал, растения больше не отбрасывали тени…
Он насторожился.
Даже тучи не могли быть причиной такой разительной перемены. За несколько секунд померкло небо.
Уканьян выпустил сеть и глянул вверх.
Насколько хватало глаз, у поверхности воды сплотилась стая рыб размером с руку. От растерянности Уканьян выпустил из лёгких часть воздуха, и пузырьки понеслись вверх.
Он недоумевал, откуда вдруг взялась такая стая. Никогда в жизни ему не приходилось видеть ничего подобного. Тела рыб неподвижно замерли, подрагивая только хвостовыми плавниками, лишь изредка одна- другая метнётся в сторону. Потом косяк внезапно изменил позицию на несколько градусов, все рыбы двигались слаженно и сомкнули тела ещё теснее.
Собственно, это типичное поведение стаи. Но что-то здесь было не так. Не столько даже в поведении рыб, сколько в самих рыбах.
Уж больно их было много. Конца-края не видно. Стало ещё темнее, а оставшийся в лёгких воздух начал жечься.
Золотая скумбрия, растерянно подумал он. На её возвращение никто уже и не надеялся. Ему бы радоваться. Золотая скумбрия ценилась на рынке, и невод такой рыбы мог долго кормить семью рыбака.
Но что-то Уканьян не радовался.
Наоборот, его обуял страх.
Косяк был неправдоподобный. Он простирался от горизонта до горизонта. Неужто скумбрия растерзала его сеть? Как это могло быть?
Прочь отсюда, сказал он себе и оттолкнулся от скалы. Стараясь сохранять спокойствие, он поднимался медленно, понемногу выпуская остатки воздуха. Всякое движение в стае между тем прекратилось — бескрайнее пучеглазое скопище равнодушия.
Они хотят меня задержать, пронеслось в его сознании. Они не пускают меня к лодке.
Внезапно его охватил леденящий ужас. Сердце бешено забилось. Он больше не думал ни о скорости подъёма, ни о порванной сети, ни о буйке — он думал лишь о том, как пробить устрашающую плотность над головой и снова оказаться на поверхности, в родной стихии, в безопасности.
Некоторые рыбы дёрнулись в сторону.
Что-то, извиваясь, метнулось к Уканьяну.
На небе по-прежнему не было ни облачка. Стоял чудесный день. Волны слегка усилились, но не настолько, чтобы человеку в маленькой лодке стало не по себе.
Только не было никакого человека. Лишь лодку-плетёнку тихонько уносило в открытый океан.
Часть первая
Аномалии
«На минувшей неделе к чилийскому побережью прибило огромный труп какого-то неопознанного существа, который на воздухе быстро разлагался. По сведениям береговой охраны, то была лишь бесформенная масса, часть ещё большей массы, которую перед тем видели в море. Чилийские эксперты не обнаружили никаких костей, которые у позвоночного животного имелись бы даже в таком состоянии. Масса была чересчур велика для китовой шкуры и пахла иначе. По имеющимся до сих пор данным, обнаруживаются удивительные параллели с так называемым глобстером. Такие студенистые массы то и дело прибивает к участкам побережья. От какого вида животного они происходят, можно только гадать».
Тронхейм, норвежское побережье
Вообще-то этот город был слишком уютным для институтов и исследовательских центров. Среди разноцветной идиллии из деревянных домов, парков и деревенского вида церквушек пропадало всякое чувство причастности к прогрессу, хотя НТНУ — Норвежский научно-технический университет — находился тут же, за углом.
Трудно найти другой город, так гениально сочетающий в себе прошлое и будущее, как Тронхейм. И Сигур Йохансон был счастлив жить в отставшем от времени районе Киркегата — на первом этаже домика с двускатной крышей, цвета охры, с белой террасой и таким дверным архитравом, что любой голливудский режиссёр рыдал бы от зависти. Он благодарил судьбу за свою профессию морского биолога, и хотя занимался самыми новейшими исследованиями, современность мало интересовала его. Йохансон был визионер, и вся его жизнь протекала в духе Жюля Верна. Никому не удавалось так объединить жаркое дыхание века машин, старомодное рыцарство и вечную жажду невозможного, как этому великому французу. А современность походила на улитку, волочившую на себе гору невежества. Она не находила достойного места в мире Сигура Йохансона. Он служил ей, пополнял её находки и презирал её за то, что она из всего этого делала.
В это позднее утро он ехал на своём джипе к исследовательскому корпусу НТНУ, а мысленно всё ещё был в прошлом. Он провёл выходные в лесу, у озера, в местах, которых не коснулось время. Летом он
