натворили? Сколько всего испортили?
— Всё в порядке? — спросил он.
Лунд не ответила. Он сел перед нею, спиной к борту. Потом заметил, что всё ещё держит в руке бутылку, и протянул ей.
— Совершенно очевидно, — сказал он, — что наша дружба слишком сильна для любви.
Он знал, что это звучит плоско и патетично, но это подействовало. Она начала хихикать, сперва нервно, потом с облегчением. Взяла бутылку, отпила глоток и громко рассмеялась. Провела ладонью по лицу, будто хотела стереть этот громкий, неуместный смех, но он пробивался сквозь её пальцы, и Йохансон в конце концов тоже рассмеялся вместе с ней.
— Ох, — вздохнула она. Они помолчали.
— Ты огорчился? — спросила она тихо.
— Нет. А ты?
— Я… нет, я не огорчилась. Нисколько. Просто это… — Она запнулась. — Это так запутано. На «Торвальдсоне» тогда, помнишь, вечер в твоей каюте. Ещё бы минута, и… всё могло бы произойти, но сегодня…
Он взял у неё из рук бутылку и выпил.
— Нет, — сказал он. — Давай будем честными, всё бы кончилось тем же.
— А в чём причина?
— Ты его любишь.
Лунд обняла руками колени.
— Каре?
— А кого же ещё?
Она уставилась прямо перед собой, а Йохансон снова приложился к горлышку, поскольку это было не его дело — копаться в чувствах Тины Лунд.
— Я думала, что могу уйти от него.
Пауза. Если она ждёт ответа, подумал он, то ей придётся ждать долго. Она сама должна это понять.
— Мы с тобой всегда были готовы к этому, — сказала она. — Никто из нас не хотел себя связывать, а ведь это идеальная предпосылка. Но мы так и не осуществили этой возможности. У меня никогда не было уверенности, что это должно произойти именно сейчас… Я никогда не была влюблена в тебя. Я не хотела быть влюблённой. Но представление, что это когда-нибудь произойдёт, волновало. Каждый живёт своей жизнью, никаких обязательств, никаких уз. Я даже была уверена, что это скоро случится, я считала, что давно пора! И вдруг появляется Каре, и я думаю: боже мой, это путы! Любовь обязывает, а это…
— Это любовь.
— Я думала, скорее, что это другое. Как грипп. Я больше не могла сосредоточиться на работе, я мысленно была где-то в другом месте, у меня почва уходила из-под ног, а это не для меня, это не я.
— И тут ты подумала, что надо наконец осуществить возможность, пока не окончательно потеряла над собой контроль.
— Нет, ты всё-таки обиделся!
— Я не обиделся. Я тебя понимаю. Я тоже никогда не был в тебя влюблён. — Он задумался. — Я тебя вожделел. Впрочем, лишь с тех пор, как ты вместе с Каре. Но я старый охотник, я думаю, меня просто злило, что добыча уходит из рук, это ранило моё тщеславие… — Он тихо рассмеялся. — Знаешь этот чудесный фильм с Шер и Николасом Кейджем? «Очарованные луной». Там кто-то спрашивает, почему мужчины хотят спать с женщинами? И ответ такой: потому что они боятся смерти. М-м. Почему я об этом вспомнил?
— Потому что страх присутствует во всём. Страх остаться одному, страх быть ненужным, но ещё хуже страх иметь выбор и ошибиться. У нас с тобой никогда не было ничего, кроме отношений, а с Каре… с Каре у меня никогда не будет ничего, кроме влечения. Я это быстро поняла. Ты хочешь кого-то, кого ты, собственно, совершенно не знаешь, ты хочешь его во что бы то ни стало. Но ты получаешь его только вместе с его жизнью впридачу. И тебе становится страшно.
— Что это окажется ошибкой?
Она кивнула.
— А ты была вообще с кем-нибудь вместе? — спросил он. — Ну, по-настоящему?
— Один раз, — ответила она. — Уже давно.
— Твой первый?
— М-м.
— И что случилось?
— То, что случилось, неоригинально. Правда. Он меня просто бросил, и мне это тяжело далось.
— А потом?
В лунном свете, подперев подбородок, с морщинкой между бровями, она была хороша. Но Йохансон не чувствовал ни следа сожаления. Ни о том, что они сделали попытку, ни о том, чем она быстро закончилась.
— Потом бросала всегда я.
— Ангел мщения.
— Ну что ты. Нет, временами парни просто действовали мне на нервы. Слишком медлительные, слишком несообразительные, слишком милые. Иногда я убегала просто, чтобы вовремя спастись, прежде чем… Ну, ты знаешь, я скора на руку.
— Ну да, не будем строить дом, а то налетит ураган и разрушит его.
Лунд скривила рот.
— Есть и другие возможности. Например, дом всё-таки строишь, но, прежде чем его кто-то разрушит, ты разрушаешь его сама.
— Каре — дом.
— Да. Каре — дом.
Где-то засвистел сверчок. Вдали отозвался другой.
— Тебе это чуть было не удалось, — сказал Йохансон. — Если бы мы сегодня переспали, у тебя было бы достаточно причин расстаться с Каре.
— Да, я бы твёрдо себе сказала, что это гораздо больше отвечает моему жизненному стилю — иметь отношения с тобой, чем отдаться влечению, которое надолго выбьет меня из колеи. Постель бы это как-то… подтвердила.
— Ты бы, так сказать, заспала себе путь к отступлению.
— Нет. — Она гневно сверкнула глазами. — Ты мне нравился, хочешь верь, хочешь нет.
— Ну ладно.
— Ты вовсе не вспомогательное средство для побега, если ты это имеешь в виду. Я тебя не просто так…
— Ну ладно, ладно! — Йохансон поднял руки. — Ты влюблена в меня.
— Да, — сказала она брюзгливо.
— Не с таким отвращением. Скажи ещё раз.
— Да. Да-а!
— Вот, уже лучше. — Он усмехнулся. — А теперь, после того, как мы тебя вывернули наизнанку и увидели, какая ты трусиха, мы, наверное, должны выпить остаток за Каре.
Она криво усмехнулась.
— Не знаю.
— Ты всё ещё не уверена?
— То да, то нет. Я… запуталась.
Йохансон перекидывал бутылку из руки в руку. Потом сказал:
— Я тоже однажды разрушил дом, Тина. Уже много лет назад. И жители были ещё внутри. Они еле выбрались оттуда. По крайней мере, один из двоих. Я и по сей день не знаю, правильно ли это было.
— И кто же был другой житель? — спросила Лунд.
— Моя жена.
Она подняла брови.
