— Ничего, ничего, — пробурчал комиссар и неловко потрепал ее по плечу. — Мы все мудаки. — После недолгой паузы он спросил: — А ваша мать спрятала бы картину ради своих хозяев?
— Конечно, — заплакала Ильдирим, потом все поняла и подняла лицо.
— Адрес у меня есть, — тихо сообщил Хафнер, — я его узнал.
Штерн негромко заметил, что у него в машине лежит план Мангейма. Но все-таки они еще мгновение стояли как вкопанные.
— Вперед, — скомандовал Тойер.
Они добирались до места дольше, чем рассчитывали, когда намечали себе на плане самый короткий путь. Улицы были узкими, и Лейдиг при свете хафнеровской зажигалки не мог конкурировать со спутниковыми системами мониторинга транспорта. Кроме того, он плохо ориентировался в незнакомом городе.
— Выброси этот идиотский план! — закричал Штерн. — Просто скажи, в какую сторону ехать!
Совсем как в кино, они с визгом шин одолели первый поворот. Справа стояли в ряд старые, частично еще крестьянские дома, слева бетонное здание школы, все это уносилось назад быстрей и быстрей, словно ручку подвижного театрального задника крутил нетерпеливый рабочий. Потом мельтешение оборвалось. Штерн вдавил тормозную педаль в пол, так как прямо перед ними в узкую улицу медленно, соблюдая правила проезда на нерегулируемых перекрестках, свернул массивный, похожий на широкие сани «шевроле».
— Мимо этой каракатицы мы не проскочим, — простонал Лейдиг, — но, по-моему, ты можешь свернуть направо, а там снова налево.
Штерн взглянул в зеркало заднего вида: за ними пристроились еще две машины. Значит, назад нельзя, вот они и тащились со скоростью десять километров в час — торопились предотвратить кровавую расправу.
— Обердорфша, небось, там все громит напропалую, а эти тут гулять поехали. Проклятье, ведь все нормальные люди ездят быстро! — Штерн чуть не визжал.
Самоклеящиеся ленты, аккуратно прилепленные на заднем стекле «шевроле», поздравляли его пассажиров — абитуриентов-2001.
— Эти ублюдочные студенты, всегда с ними морока! — Хафнер высунулся из бокового окна, выставил на обозрение свой жетон, как спортсмен медаль, и закричал: — Полиция! Дорогу!
Приглушенное «умбда-умбда», доносившееся из абитуриентской брички, отгородило ее пассажиров от внешнего мира.
— Оставь, Хафнер. — Тойер ощущал свой пульс под воротником, словно там работал насос, но пытался говорить ровным голосом. — Сейчас ночь. С таким же успехом ты мог бы держать в руке вафли «Ханута».
Ильдирим, зажатая между Тойером и Хафнером на заднем сиденье, наивно спросила, почему нельзя было установить на машине мигалку.
Штерн, десять лет бывший центральным нападающим в лиге округа и не получивший ни одной желтой карточки, ударил обоими кулаками по рулю.
— Это мой личный автомобиль, понятно? Думаете, я отплясываю «татутата», если еду на мини- малке? — Он резко затормозил. Тойер ударился носом о подголовник. — Как там обстоит дело со страховкой, если теперь что-нибудь случится?
— Езжай дальше, Штерн, — сказал Тойер, и его голос напоминал скрип старого тяжелого гардероба, который двигают по деревянному полу.
Наконец, им удалось свернуть, и молодой комиссар сделал все возможное, чтобы наверстать упущенное.
— Ладно, езжай нормально, — услышал Тойер собственный голос. — Все равно, либо мы успеем, либо нет. Еще не хватало, чтобы мы задавили насмерть какого-нибудь бедолагу, собирающего окурки. Достаточно и того, что он курит.
Хафнер тотчас же закурил сигарету.
В оставшиеся минуты поездки всех охватило чувство нереальности. Они видели пару безнадзорных детей, слонявшихся в ночи, несколько пенсионеров вывели своих собак, а сами они находились в двух улицах от войны — двигались по пятам старой толстухи, профессора истории искусства. Говорить было нечего.
Когда они свернули, наконец, на Вёртштрассе, раздался почти спокойный голос Лейдига:
— Вот, по-моему, стоит ее машина. HD — для тяжелого режима езды.
Больше никаких пенсионеров, никаких прохожих. Лишь кое-где за окнами старых кирпичных домов угадывались боязливо мелькающие тени. Полицейские еще успели увидеть, как самые медлительные из жителей гасили огни. Что-то уже произошло, но что?
Дом для иммигрантов резко выделялся среди прочих. Бетонные этажи, наружные лестницы, наверняка самая низкая плата. Газон перед домом заменяли две огромные кучи хлама, в которых Тойер, чье восприятие от нервного напряжения сузилось до диаметра мишени, разглядел новый матрас.
Из дома слышались крики. Полицейские вытащили оружие. Ильдирим пыталась нащупать в сумочке газовый баллончик, но схватила антиастматический кортизон.
Из окна соседнего дома кто-то крикнул старческой фистулой, что там, у иностранцев, кто-то стрелял.
— Только в крайнем случае, — тихо предупредил Тойер и в отчаянии снял пистолет с предохранителя — впервые за тридцать лет.
Дверь была лишь притворена. Лестничный колодец скорее напоминал запущенный гараж, чем человеческое жилье. Навстречу выбежал, маленький мальчишка, застыл на секунду, уставившись на оружие, и с воплем бросился прочь.
— Мы из полиции! — проревел Тойер. — Мы идем на помощь.
Они бессмысленно торопились наверх, не зная толком, где должны искать, но людям инстинктивно всегда хочется быть наверху, а не внизу. Несколько подростков бежали к ним по одному из наружных коридоров. С ножами. Больше сквозь грязную стеклянную дверь ничего нельзя было разобрать.
— Полиция! — нестройно крикнули Тойер и его люди. — Успокойтесь!
Двое повернули, но один, с глазами, будто теннисные мячи, распахнул дверь и занес свой кинжал, старинный, как у мадам Баттерфляй.
— Ведь ему нет и семнадцати, — участливо пробормотал Хафнер и вырубил мальчишку.
Внезапно на лестнице вспыхнуло пламя.
— Они бросают вниз горящую туалетную бумагу! — закричал Лейдиг и оттащил Ильдирим в сторону; если не считать семейных уз, это оказался до сей поры его самый энергичный контакт с противоположным полом.
— Вообще-то что вы здесь делаете? — набросился Тойер на прокурора. — Вам следовало остаться в машине.
В душе Ильдирим согласилась с ним, но дерзко показала язык.
Безумие делало порой странные паузы, но почему бы безумию и не быть странным?
Штерн огляделся в бетонном колодце:
— Если мы тут начнем стрелять, нас прикончат собственные пули.
Сверху кто-то отдавал команды, спокойно, но решительно. Потом раздались шаги, много шагов, медленных и твердых, почти военных.
— Теперь они шутить не станут, — тихо пробормотал Тойер и ужасно испугался.
К ним подошли, по меньшей мере, двадцать мужчин. Было видно, что они к подобным ситуациям привыкли больше, чем та пятерка, которая почти с мольбой собиралась объяснить им цель своей миссии. Слуги государства отступили на наружную площадку.
— Почему оружие? У полиции оружие и форма. Вы хулиганы. Наци? Ты не полиция. — Пожилой мужчина, говоривший твердым голосом, стоял в первом ряду.
— Криминальная полиция никогда не носит форму, — с жаром сообщил Лейдиг, — к оружию это не…
— Господи, не читай ему лекцию, — прошипел его шеф.
