очень богатой замужней риелторшей…
— Причина этому есть, хотя вы наверняка мне не поверите… — Фрау Людевиг вынула из сумочки сигарету, узкую, изящную — сорт, незнакомый комиссару.
— Вы не можете бросить мужа. — Сыщику не хотелось так думать, но он знал — так уж человек устроен; в конце концов, он ведь и сам такой. — Вы ненавидите его, изменяете, но совсем убрать его из своей жизни, стереть память о нем не хотите. Да, я вам верю. Этого господина… — Он заглянул в свои записи. — Этого господина Брехта я не знаю. Танненбах был алкоголиком. Не очень типичным, но злостным и безнадежным. Он систематически травил себя. Рейстер же был никчемным бездельником, пожалуй, еще почище, чем ваш супруг… Оба умерли насильственной смертью.
Она молчала.
— Тем не менее те двое не могли представлять для вас опасности, — ответил он сам себе, не задавая вопроса. — Людишки они были дрянные, с темными животными инстинктами, но при этом слабые. Я догадываюсь, что господин Брехт мне тоже не понравится. Эти господа, разумеется, ничего не знали друг про друга?
— Я считаю, что это исключено.
— И также исключено, что ваш муж решил отомстить за свои рога…
— Как я сказала, ему действительно не по карману нанимать киллера, да и где бы он его взял? Кроме того, как он вообще мог узнать про моих мужчин? Он живет в цокольном этаже виллы, все окна выходят на Неккар, ни из одного не виден Шлирбахский лес. Наши апартаменты полностью изолированы, я перестроила их за свой счет. Да и потом, обычно я сама посещаю своих любовников.
Тойеру вспомнилась заваленная пустыми бутылками квартира Танненбаха. Людевиг угадала его мысли.
— Мы с Томасом встречались в его приемной. Я поняла, что он алкоголик, но на наши встречи это никак не влияло.
Любовные утехи во врачебном кресле… Сыщику постепенно становилось противно.
— Все это меня не убеждает, — едко возразил он. — Вы приходите сюда. Исповедуетесь без всякой нужды в своей интимной связи с двумя жертвами убийств. Но решительно отвергаете вполне логичное предположение, что ваш супруг — по-моему, с помощью каких-нибудь детективов, а потом и банальных подручных — сначала узнает про ваше распутное поведение, потом осуществляет месть. Или, по-вашему, это Господь Бог укокошил их обоих? И зачем вы мне рассказываете о своей дважды испоганенной жизни?
— Забавно, — холодно заметила Людевиг. — Мне показалось, что вы хотели побольше узнать обо мне. Вероятно, это не так, и я заблуждалась. Брехту может грозить серьезная опасность. Я тревожусь. Мне тоже не чужды человеческие чувства.
— Приятно слышать.
— Этот убийца, Плазма, — когда вы его наконец поймаете?
К вечеру усталость снова дала о себе знать; четверо сыщиков сидели за шатким столом для совещаний в кабинете у Зельтманна, как хилые послевоенные детишки. Была там и Ильдирим. Если бы старшему гаупткомиссару сделали ЭКГ и анонимно отдали в новостную редакцию радио, эфир сотрясли бы сигналы сейсмоопасности.
Главный полицейский Гейдельберга был настроен на суровый лад. Долго подыскивал слова, перебирал в чаше свои знаменитые «камешки хорошего настроения». Потом у доктора Ральфа Зельтманна вырвалась совершенно дикая фраза:
— Если бы у Плазмы сохранилось хоть малейшее представление о приличиях, он бы сам явился к нам.
— Какие там представления, он ведь чокнутый, — с необычной мягкостью возразил Хафнер.
— Знаете, что я считаю безумием? — зарычал директор и вскочил, будто боксер в криминальном фильме. — К вам явилась свидетельница и дала, возможно, решающие показания по серийному, пардон, двойному убийству. А вы с ней обошлись как с продажной девкой.
Хафнер невозмутимо прикурил свой «Ревал», задумчиво затянулся и погасил сигарету о директорские камешки.
— Это ваш кабинет. Не беспокойтесь. Я потерплю.
— Фрау Людевиг пожаловалась на всех вас!
— Теперь присядьте, пожалуйста. — Ильдирим говорила строго, но под столом дотронулась ногой до ноги Тойера. Наконец-то она снова надела свои яркие сапожки, в которых была, когда они познакомились. Тойер видел их сквозь стеклянную столешницу; значит, и все остальные могли видеть.
— Стол ведь стеклянный, — робко напомнил он. Ильдирим улыбнулась и отодвинула ногу на миллиметр.
— Что вы сказали? — переспросил Зельтманн. Внезапно он показался самым усталым из всех. — При чем тут стеклянный стол? Он имеет какое-то отношение к убийствам?
— Нет-нет, — ответил Тойер. — Никакого. Все так запутанно.
Директор тяжко вздохнул:
— Мы с вами в одной лодке. С фрау Людевиг я все улажу… Господин Тойер, пожалуйста, изложите все по порядку. Хафнер, если уж вы непременно хотите курить, ступайте к окну и откройте его.
Хафнер кивнул, молниеносно закурил «Ревал», но остался сидеть.
Тойер собрался с духом, вернее, собрал воедино расползавшиеся части своего «я» — он еще как-то ухитрялся держаться на поверхности океана, состоявшего из желания и усталости.
— По сути, в преступлении можно заподозрить целый ряд людей. Во-первых, вдова Рейстера — в момент убийства она разговаривала по телефону; не исключено, что мы разоблачим ее, если ее алиби не подтвердится. Мотив у нее имелся. То, что Плазма был на месте преступления, не вызывает сомнений. Так что он второй подозреваемый. В-третьих, Танненбах по вечерам принимал только по предварительной записи, и последним вчерашним посетителем был какой-то мужчина. Мы проверили все еще раз. Имя показалось нам вымышленным. В Гейдельберге и окрестностях нет никого с таким именем, даже если допустить разные варианты написания. В отелях тоже. Если же человек с таким именем все-таки обнаружится в стране или за границей, это тоже ничего не прояснит. С чего, скажите, убийца станет указывать свое настоящее имя? Это было бы глупо. Меня, однако, удивляет, что сумасшедший мог так четко все спланировать… Может, к примеру, Плазмой переоделся тот же Брехт, четвертый подозреваемый? Разумеется, под подозрение попадает и ассистентка Танненбаха. Убийцами могли также быть…
Лейдиг покачал головой:
— Ее алиби могут подтвердить две свидетельницы. — Горькая складка возле его рта подсказала имя одной из свидетельниц. — Танненбах был уже мертвым — и это подтвердят медики, — когда она вернулась за своим лекарством, а прежде, когда уходила с работы, у него еще сидел пациент…
— Ну и что? — воскликнул Тойер. — А кто этот пациент?
— Одиннадцатилетний мальчик, — добавил Штерн. — Диабетик, набожный ученик специальной школы. Так что он вне подозрений.
Зельтманн вздохнул, словно сожалея об этом. Тойер угадал его мысли: мальчик — этакий чертенок из ранних, насмотрелся по ящику криминальных фильмов. Громкая история, внимание всех СМИ, директор красуется перед репортерами и телекамерами… Из-за усталости гаупткомиссар почти забыл о своей ненависти к директору, а теперь вспомнил.
— Сегодня нам стало известно, какая связь может существовать между жертвами, — продолжил он. — Это фрау Людевиг, мстящая за свои былые унижения и душевные раны…
— Господин Тойер! — воскликнул Зельтманн. — Давайте без пустых догадок! Только факты.
— Мне казалось, что это тоже факт, — терпеливо возразил могучий сыщик. — В любом случае Брехт, третий и последний из ее любовников, как-то мог пронюхать про двух других и пойти на убийство. Впрочем, это практически исключено. Людевиг тоже так считает. Брехт не связан с криминалом, не имеет судимостей; по моим оценкам, это вполне безобидный пустозвон из Старого города. Между прочим, нам следует присмотреться к ее мужу. Даже если физически он не в состоянии совершить преступление, все равно нужно проверить его банковские счета и все такое. Наконец, остается сама фрау Людевиг — возможно, по
