то, над чем работал ученый, не имеет никакого отношения к записям.
— Вы умеете слушать.
— Большая практика.
Она протянула книгу Джеффу.
— Просмотрите страницы за последние три недели.
Он открыл книгу. Почерк Фрэнка оказался разборчивым и аккуратным, записи перемежались чертежами оборудования, графиками и таблицами таинственных переменных. Джефф принялся листать страницы. Потом вернулся назад. Последняя запись была сделана двадцать пять дней назад. Далее шли пустые страницы.
Он поднял голову. Лассандра не сводила с сержанта глаз, казавшихся огромными за толстыми линзами очков.
— Что все это означает, доктор Кейн?
— Попробую догадаться. Я всегда подозревала, что Фрэнк подделывал свой журнал. Нет, не хочу сказать, что он вносил туда неверные сведения, просто не вел журнал ежедневно, как полагалось сотрудникам исследовательского отдела. Но когда он занимался очередным проектом, то просто себя не помнил, не говоря уже обо всем остальном. Словом, одержимый. Потом, рано или поздно, вдруг спохватывался, что забросил записи, и быстренько, одним махом, заполнял пропущенные страницы. Это было видно, потому что страницы за целую неделю бывали исписаны одинаковыми чернилами и буквами одного размера.
— Но на этот раз он ничего не успел.
— Более того! Как я уже сказала, он заполнял журнал одним махом за всю неделю, но на этот раз прошло двадцать пять дней! Не знаю, чем он занимался, но, очевидно, был настолько погружен в свои мысли, что совершенно забыл про все окружающее, включая и этот журнал. Такого еще никогда не случалось. Думаю, перед смертью Фрэнк сделал какое-то открытие.
— И вы предлагаете это в качестве мотива?
— Не знаю. Что обычно является побудительной причиной?
— Убийства?
Джефф закрыл книгу и оставил на коленях.
— Если оно непреднамеренное, тогда гнев. Похоть. Деньги, если убийство произошло во время вооруженного грабежа. Глупость, когда речь идет о налете, скажем, на автомобиль. Но это убийство было обдуманным. То есть преднамеренным. Мы не знаем, каким образом оно осуществлено, но все говорит о хорошо спланированном преступлении. Поэтому мотивы другие. Ревность. Зависть. Жадность. Месть.
— Вы декламируете с таким видом, словно оглашаете список смертных грехов.
— А как вам кажется, почему их называют смертными?
Лассандра взяла у него гроссбух.
— Наверное, мне не следовало дотрагиваться до журнала? Как насчет отпечатков?
— Так или иначе, об этом поздно беспокоиться. Да и убийцу вряд ли интересовали несуществующие отчеты Лейзенби.
— В таком случае, каков мотив?
— Если мне будет позволено предположить… жадность.
— Жадность? Но у Фрэнка при себе почти не было денег, никаких драгоценностей, не говоря уже о том, что он из небогатой семьи.
— Знаю. Но все же это самое обоснованное предположение. Месть и ревность вряд ли стоит принимать в расчет, поскольку вы говорили, что у Лейзенби ни с кем не было близких отношений. Возможно, кто-то завидовал его научным достижениям, но вряд ли это повод для столь серьезного преступления. В любом случае он уже создал себе достойную репутацию, которую никто не в силах оспаривать.
— Значит, мы в тупике. Вы ничего не вытянули из его коллег?
— Разве я так сказал? Наоборот, добыл, и немало. Собственно говоря, занимай я свою прежнюю должность, побился бы с вами об заклад на десять баксов, что знаю, кто убил Фрэнка Лейзенби. Не потому, что я очень уж проницателен, просто это единственный возможный вариант.
И тут Лассандру наконец проняло. Куда девались ее хладнокровие и сдержанность?
— Кто?!
— Доктор Шефер.
— Гленн Шефер? Что за вздор?! У вас имеются доказательства?
— Не такие, которые я был бы счастлив вручить окружному прокурору. Но иначе головоломка не складывается. Лейзенби был одиночкой, не имеющим ни сексуальных, ни дружеских связей. Это сводит круг возможных убийц почти к нулю, точнее, к тем, с кем он тесно сотрудничал. Двое из них вчера отправились в Айдахо-Фолс, и, держу пари, если проверить, сразу обнаружится: до утра они домой не возвращались. У Дженнифер Уоттс и Стаффорда Уиллоби в самом разгаре роман, который они по каким-то причинам не желают афишировать. Они слишком заняты друг другом, чтобы замечать окружающих. Но Гленн Шефер ушел поздно, после Фрэнка, и этот факт скрыть невозможно, поскольку ему пришлось ставить замок на код. Кроме того, он утверждает, что обычно работает часов до десяти. Значит, у него была идеальная возможность оставаться в курсе всего, чем занимался Лейзенби последние несколько недель или месяцев. Думаю, в такой маленькой лаборатории трудно сохранить в тайне все детали проекта.
— Невозможно — если речь идет об использовании оборудования. Но Гленн Шефер!.. Вы сказали, что нам понадобится установить мотив и метод, а также найти подозреваемого. У нас ничего нет. Каков следующий шаг?
— Не знаю.
Она задала вопрос, которого давно ожидал Джефф и на который ответа не было. Он сказал Лассандре правду, и она ответила тем же. До сих пор он не добыл ни одной прямой улики.
— Что же нам теперь делать? — допытывалась она.
— Ну…
То, что собирался предложить Джефф, было актом отчаяния, действиями человека, всю жизнь отлавливавшего мелких мошенников и не посягавшего на преступников рангом повыше.
— Я хотел бы еще раз взглянуть на то место, где нашли Фрэнка. Может, там найдутся улики.
— Но ведь утром вы его осматривали.
— На этот раз я обойду всю округу.
Та странность, что мимоходом заметила Лассандра — высокий уровень радиации на ее мониторе и в то же время минимальный — на теле Лейзенби, — все еще не давала покоя Джеффу.
— Мне нужен счетчик Гейгера… И не могли бы вы соединить его с одним из приборов, которые были у Уолли Бронстида? Такая штука, которая точно показывает, где вы находитесь. СГ… как там его?
— СГО, Система глобального ориентирования. Разумеется, я могу снабдить вас терминалом. Мы присоединяем их к счетчикам уровня радиации, чтобы вы могли автоматически измерить и записать значение дозы в любом месте. Когда вы хотите отправиться?
Джефф призадумался. Он был на ногах едва ли не с ночи и чертовски устал. С другой стороны, он понимал, что не сможет расслабиться, пока не обшарит место гибели Лейзенби.
— Как можно скорее.
— На улице жарко, а станет еще жарче, — с сомнением заметила женщина, обозревая его галстук, застегнутую на все пуговки рубашку и тесный костюм.
— Я переоденусь.
— Оборудование, которое вы собираетесь с собой захватить, весит свыше десяти килограммов…
— Пытаетесь отговорить меня?
— Нет.
На этот раз взгляд Лассандры был прямым и оценивающим.
— Если я не ошиблась в вас, такое невозможно. Но у меня в отделе кадров есть подруга, которая дала мне одним глазком заглянуть в ваше личное дело. Я знаю, что заставило вас уйти в отставку. Здоровье.
— Мне уже гораздо лучше.
— Рада это слышать. Но не думаю, что вам следует бродить по холмам в девяносто градусов по Фаренгейту с тяжелым рюкзаком за плечами.
