Nevermore

собственной правоты, сопровождавшееся уколом тревоги.

И словно полковнику сообщилась сверхъестественная способность читать мои затаеннейшие мысли, он тут же откликнулся:

— Да, Кротик, печальная у нас ситуация, спору нет. Ведь если этот дьявол Нойендорф невиновен, выходит, злодей-убийца все еще разгуливает на свободе.

С минуту мне понадобилось на обдумывание этой мысли.

— Описанная вами ситуация, — отвечал я наконец, — хотя, безусловно, печальна, однако вполне мною предвидена.

— Только что, перед вашим приходом, я вновь пытался расшифровать таинственное слово, оставленное кем-то неведомым на месте преступления, ибо пришел к убеждению, что это было вовсе не имя Нойендорфа. — И я протянул полковнику бумагу с загадочной надписью.

— Вот за этим я и пришел к вам, Кротик! После того как полицейские вынуждены были отпустить Нойендорфа, капитан Расселл заглянул ко мне и пересказал вашу утрешнюю беседу. Я и подумал: «А этот Кротик на многое горазд, сразу-то и не догадаешься».

— Разумеется, я весьма благодарен вам за столь красноречивую похвалу, — более чем сухо возразил я, — но что касается собственно цели вашего визита, должен признать, она по- прежнему остается для меня тайной.

— Тут все просто. Я зашел сделать вам предложение: беремся за дело вместе. С вашей крепкой головой и моими талантами — смею сказать, тоже незаурядными — мы словим этого подлого убивца быстрее, чем слепая лошадь наскочит на столб!

Предложение полковника прозвучало столь неожиданно, что на какой-то миг я лишился дара речи.

— Должен ли я понимать вас так, — спросил я наконец, — что вы предлагаете мне своего рода партнерство?

— Точно в яблочко, Кротик!

И еще мгновение прошло, прежде чем я сумел осмыслить этот странный поворот событий.

— А как же полицейские? Ведь они, избранные служители закона, а не частные граждане в первую очередь должны заниматься преследованием и задержанием опасных преступников.

Крокетт снял с колена свою широкополую шляпу, расцепил скрещенные ноги и подался вперед, ближе ко мне:

— Пусть уж капитан Расселл и его присные не обижаются, а только пользы от них немного, Кротик. Обычные полицейские служаки, во всем придерживаются правил, ползут, как застывшая патока в январские холода. К тому же, — с ухмылкой добавил он, — я не частный гражданин, а самый что ни на есть заправский конгрессмен Соединенных Штатов!

— Вот именно, — подхватил я, придавая своему лицу выражение хотя и не откровенной насмешки, но все же вполне безошибочного скептицизма. — И мне бы не хотелось неверно истолковать ваши побуждения, но мне представляется, что им не чужда и политика, не так ли?

Это замечание вызвало необычайную реакцию у обычно весьма бойкого покорителя границ, а именно — пусть не поймут меня превратно — он впервые погрузился в глубокое размышление. Улыбка его угасла, лоб нахмурился, и, потупив взор, он медленно, задумчиво кивнул. Когда после достаточно затянувшейся паузы он открыл рот, я услышал от него непривычно серьезный ответ.

— Вы отчасти правы, Кротик, — признал он. — Если я поймаю того подлого негодяя, который прикончил несчастную миссис Макриди, это не повредит мне на выборах, вовсе нет.

И тут же его лицо подверглось новой, не менее удивительной метаморфозе, и мрачность сменилась свирепой решимостью.

— Но вы промахнулись мимо цели, ежели вообразили, что лишь ради этого я хочу загнать подонка! — заявил он. — Своими собственными гляделками вы видели, как он разделался с бедной вдовушкой! Да от такого зрелища волосы дыбом встанут, все равно что колючки на кактусе. И вы думаете, я буду сидеть себе тихо и пальцем не шевельну, пока бесчеловечный дьявол на свободе?! Ну нет, Кротик, вы понятия не имеете, кто такой Дэви Крокетт, вот что я вам скажу!

К моему удивлению, эта страстная речь пробудила во мне вполне искреннее (хотя и небезоговорочное) уважение. Беспримесная чистота его побуждений по-прежнему вызывала у меня сомнения, однако же столь одухотворенная речь вызвала бы отзвук в душе любого мужчины, кроме разве что безнадежного флегматика. Как справедливо отметил Крокетт, я тоже был свидетелем кошмарной жестокости, и это зрелище воспламенило также и в моей груди не менее пламенное желание добиться справедливой кары для виновника этого преступления. Участие в столь благородном начинании послужило бы к вящему моему удовлетворению.

Более того, приняв это предложение, я сумел бы раз и навсегда показать самонадеянному герою, что человек исключительных умственных способностей благодаря несомненному превосходству интеллекта над физической силой заведомо достигает большего и заслуживает высших отличий по сравнению с тем, кто наделен лишь физическими данными. Но должен заметить, что личное соперничество с Крокеттом не играло никакой роли в принятом мной решении, поскольку такого рода мелочные расчеты совершенно чужды моей природе.

— Ну, что скажете, Кротик? — настоятельно повторил Крокетт, не давая мне хорошенько обдумать ситуацию.

Выпрямившись в кресле, я посмотрел покорителю границ прямо в глаза с выражением самой торжественной и целеустремленной решимости.

— Полковник Крокетт! — провозгласил я. — Тщательно поразмыслив над вашим столь явно заслуживающим внимания предложением, я пришел к выводу, что мой святой долг — не только гражданина, но и человеческого существа — заключается в том, чтобы всемерно способствовать поискам ответа на эту жуткую загадку. И потому я склонен ответить утвердительно.

Неисправимый охотник на бизонов высоко вскинул руку, издал радостный клич и звучно хлопнул себя по колену:

— Черт побери, Кротик, именно на такой ответ я и рассчитывал! Да мы с вами схватим это ядовитое пресмыкачее прежде, чем вы успеете выговорить «Джек Робинсон»!

Настолько заразителен оказался энтузиазм Крокетта, что я почти против воли ответил ему снисходительной улыбкой, которая, правда, быстро увяла под влиянием новой тревожной мысли.

— Однако, полковник Крокетт, у вас, несомненно, есть важные обязательства, неотложно призывающие вас. Хотя мне было бы неприятно подвергать сомнению ваш оптимизм, весьма вероятно, что эту загадку не удастся разрешить мгновенно, как вы рассчитываете.

— Верно, точно в проповеди, Кротик, — всех, кому я срочно требуюсь, и палкой не перебьешь. Вон бостонские шишки собрались задать мне послезавтра обед в Тремонт-Хаусе. Ничего, вечеринка малость подождет. Нет, сэр, — повторил он, эмфатически качая головой, — я не намерен распрощаться с вашим славным городом, пока не уличим виновного.

— Что ж, полковник Крокетт, — отвечал я, — если расследование займет больше времени, чем вы надеялись, по крайней мере вы воспользуетесь привилегией провести лишние дни в Балтиморе, который вы справедливо назвали «славным городом», — я бы также назвал его одной из наиболее прогрессивных столиц культуры! — Приподняв бровь, я добавил лукаво: — Полагаю, ваша новая знакомая успела с утра познакомить вас с кое-какими достопримечательностями?

— Мэриэнн Муллени? — переспросил полковник с решительно ухарской усмешкой. — Да уж, эта милая малышка была как нельзя более приветлива. Именно, сэр, она показала мне пару штучек, от которых у меня глаза выпучились, точно у лягушки-быка.

— Не сомневаюсь, — сухо ответствовал я. — И какое же из этих чудес, если осмелюсь спросить, в особенности поразило вас?

— Дайте подумать, — пробормотал он, поглаживая широкий, чисто выбритый подбородок. — Взять хоть это великостательный собор — ничего подобного в жизни не видывал. И театр на Холлидей-стрит. И то огроменное здание — там, на Гей-стрит.