– Язык очень древний, старинный язык, а что конкретно написано, узнаешь со временем. Не все тайны открываются сразу. Я сейчас тебе напишу русскими буквами главную фразу, выучи ее наизусть и повторяй в минуту опасности. А еще лучше, говори ее утром, когда проснешься и вечером, уже в постели. Наших друзей эта фраза будет держать на приличном расстоянии.
– Так это заклинание! – воскликнул Миша. – Магическая формула!
– Называй, как хочешь. Главное, что она работает.
Кива Сергеевич достал чистый лист бумаги, оторвал узкую полоску и быстро вывел на ней насколько слов.
– Читай. Только шепотом, или про себя. Просто так эти слова произносить не полагается.
Миша с трудом продрался сквозь причудливое сочетание букв.
– Подойди ко мне, – сказал Кива Сергеевич. Приблизив губы к Мишиному уху, он шепотом произнес написанную на бумаге фразу.
– Теперь розумешь?
– Вроде бы да.
– Вот и хорошо. Прячь пергамент, и вернемся к нашим заботам. Давай линзу.
Он взял из рук Миши линзу, придвинул ее почти вплотную к настольной лампе и, покачивая в разные стороны, принялся тщательно осматривать.
– Вот, – ткнул он пальцем в самую середину, – вот она, матовость. Смотри внимательно, зеркало уже довольно хорошо отражает предметы, но в центре словно кусочек тумана. Видишь?
Миша пододвинулся к лампе. Действительно, часть поверхности посередине линзы выглядела более матовой, чем остальная.
– Эти говорит о том, – продолжил Кива Сергеевич, – что зеркало не вполне сферическое. Матовость мы выведем полировкой. Но есть вещи пострашнее матовости.
Кива Сергеевич достал из ящика стола предмет, напоминающий небольшую подзорную трубу.
– Знаешь, что это такое?
Миша взял трубу, покрутил перед глазами и тут же вернул учителю.
– Вы просто бинокль разобрали, обыкновенный театральный бинокль. У нас дома тоже такой есть.
– Молодец! – лицо Кивы Сергеевича расплылось в довольной улыбке. Можно было подумать, будто Миша разгадал сложнейшую загадку.
– Наведем наш бинокль на сцену, – Кива Сергеевич приложил трубу к одному глазу и навел его на линзу, – и перед нашим взором развернется целая драма, если не сказать трагедия. Н-да, – он сокрушено покачал головой, – картина несколько хуже, чем я предполагал. Хотя, для первого зеркала результат удивительный.
Он отложил трубу в сторону.
– Свою первую линзу я шлифовал несколько месяцев. Геометрия никак не сходилась: края то заваливались, то подворачивались. А царапины! – он схватился руками за голову. – Как я царапал это несчастное зеркало! Ты тоже этого не избежал. Вот, посмотри сам.
Он протянул Мише трубу. Сквозь объектив блестящая поверхность линзы выглядела совсем по-иному. Всю ее покрывали мелкие ямки и царапины. Царапины были двух типов, одни напоминали овраги с рваными краями и очень неровным дном, а вторые имели совершенно плоский вид. Они-то и покрывали, точно сеткой, середину линзы. Создавалось впечатление, будто часть матовой поверхности осела на некоторую глубину.
– Что же теперь делать? – огорченно спросил Миша.
– О! – улыбнулся Кива Сергеевич. – Делать есть много чего. Во-первых – не вешать нос. Твоя линза геометрически почти совершенна, очень редкий случай для начинающих. Рука у тебя стоит добже, то есть, ты правильно распределяешь давление во время поворота шлифовальника. Научиться такому можно только после многих часов тренировки, а ты получил сразу, от Б-га.
Во-вторых, запомни, что избежать царапин невозможно. Они всегда будут. Во время шлифовки отработанный абразив слипается в прочные комочки и они, пока не рассыплются, катаются по поверхности зеркала. Отсюда и царапины. Чтобы их избежать, абразив на краю шлифовальника должен оставаться влажным. Я ведь предупреждал тебя – смачивай, смачивай инструмент. Не жалей воды, ее у нас много.
Ладно, царапины и матовость мы выведем полировкой. Но прежде, возьмем более мелкий порошок и сделаем тонкую шлифовку. С твоими способностями на нее уйдет часов десять, не больше. А я тем временем приготовлю полировальник.
– А сколько уйдет на полировку?
– Еще часов двадцать-тридцать. Но зато, в конце концов ты получишь зеркало такого качества, что сможешь увидеть в свой телескоп пролетающего мимо дракона.
Миша улыбнулся.
– Вы верите в сказки, Кива Сергеевич?
– В сказки? А кто сказал тебе, что драконы – это сказки?
Миша опешил. Такого поворота разговора он не ожидал.
– Учень! Если Роджер Бэкон в трактате
– Знаю.
– И после этого, ты смеешь утверждать, что драконов не существует? Это нас с тобой не существует, а драконы живехоньки и дышут себе огнем во славу астрономии. Ты читал этот трактат Бэкона?
– Нет. В библиотеке о нем есть только упоминание.
– Хм, – покрутил головой Кива Сергеевич. – Как у тебя с латынью?
Миша пожал плечами.
– Никак.
– И английского ты тоже не знаешь?
– Знаю, но плохо.
– Н-да, без языков астрономом тебе не стать. Но выучить их за тебя никто не выучит, и самый лучший учитель тут не поможет. Языки нужно брать задницей. И еще раз задницей. И снова задницей. Понял?
– Чего уж тут не понять, – Миша согласно кивнул.
– Ладно, я подумаю, как тебе помочь. А пока достань с полки баночку, на которой написано «Корунд» – это самый мягкий абразив, и приступай к работе.
Прошло несколько месяцев. В конце каждой недели Кива Сергеевич изучал через подзорную трубу результаты Мишиных стараний, и всякий раз находил недостатки. Обещанные десять часов давно закончились, закончились и двадцать, и тридцать, и сорок часов, а Миша все тер и тер шлифовальником блестящую поверхность зеркала.
В один из вечеров, когда вместо двух часов дня он явился в лабораторию к шести вечера, Кива Сергеевич особенно рассвирепел.
– Цо то есть, пан млодый! – восклицал он, расхаживая по комнате. – Что из тебя выйдет при таком темпе работы! Ничего из тебя не выйдет, помяни мое слово, не выйдет из тебя ничего.
– Но мы ездили в Смолино, всем классом. Посещали музей декабристов. Я не мог уйти.
– Декабристы…. – иронически хмыкнул Кива Сергеевич. – Тоже мне, герои. Пустозвоны и предатели.
– Предатели? – изумился Миша.
– А кто же еще? Ведь большинство из них офицерами были, ценившими свое слово превыше всего на свете. На дуэлях за него дрались, фамильные имения закладывали, чтобы вернуть карточный долг какому- нибудь проходимцу. Дворяне, веками служившие царской фамилии, как же они нарушили присягу своему императору? Не просто слово, а присягу, клятву!
Предатели… России сильно повезло, что на престоле оказался человек с крепкой волей, а не тютя, вроде последнего Романова.
Миша ошеломленно молчал.
– Во все времена самым страшным преступлением, – продолжил Кива Сергеевич, – было предательство. Знаешь, как за него в Англии казнили? Разрезали живот, вырывали внутренности и показывали толпе. Вот сердце, предавшее своего короля.
