– Но почему именно предательство? – спросил Миша. – Чем оно страшней других преступлений?
– Сто лет назад люди видели мир и себя в нем иначе, чем мы. О свободе личности тогда даже не заикались. Человек, как отдельный индивидуум не существовал. Главным была принадлежность к определенной группе, верность идее, королю, религии. Мыслили не штучно, а массами, и массы должны были идти гуртом. Поэтому с позиций девятнадцатого века наихудшим преступлением было именно предательство.
– А сегодня? – спросил Миша.
– До четырнадцатого года казалось, будто что-то изменилось. Потом вернулось на прежние позиции. А теперь, – Кива Сергеевич внимательно посмотрел на Мишу. – Впрочем, поговорим об этом позже. Тебе еще столько предстоит узнать об астрономии. Вот, смотри.
Кива Сергеевич положил перед Мишей толстую общую тетрадь в коричневом переплете.
– Я плохо знаю русский язык, – сказал он, ласково прикасаясь пальцами к клеенчатой обложке, – поэтому не обращай внимания на стиль и орфографию, а постарайся проникнуть в суть.
– Что это? – спросил Миша.
– Перевод
– Не слышал. Но, наверное, он связан с Оводом?
– С кем, с кем? – пришла очередь удивляться Киве Сергеевичу.
– Я, видимо, что-то напутал, – смутился Миша.
– Ну, тогда слухай. В 1912 г. в библиотеке иезуитского колледжа, расположенного недалеко от Рима, американец Вилфрид Войнич обнаружил не зарегистрированный в каталоге манускрипт. К своему удивлению, он установил, что это та самая загадочная книга, которую безуспешно пытались расшифровать в XVII веке. Книга принадлежала императору Рудольфу Второму, он купил ее в 1586 году, выложив огромную по тем временам сумму – шестьсот дукатов. На сегодняшние деньги это составляет примерно пятьдесят тысяч долларов.
Понимаешь, пятьдесят тысяч долларов! Император был, конечно, меценатом, но не дураком и не стал бы выкладывать такую сумму абы за что. Да и спросить ему было кого, поинтересоваться, стоит ли так тратиться. Рудольф Второй покровительствовал ученым, особенно астрономам. При его дворе в Праге работали титаны, чьи имена нужно произносить с трепетом.
Кива Сергеевич на несколько секунд замолчал, словно пытаясь отделить будничное от святого, и, наконец, произнес, тщательно выговаривая каждую букву:
– Тихо Браге, Иоганн Кеплер.
На несколько минут в комнате воцарилось молчание. Миша продолжал водить шлифовальником по линзе, а Кива Сергеевич, чуть откинув голову назад, уставился в притолоку, точно ожидая, что отворится дверь и один из названных им гениев войдет в подвальное помещение Курганского Дома пионеров.
– Да, – спохватившись, продолжил он, – сам манускрипт предположительно написан между 1350–1400 годами. А может и еще раньше, лет на сто пятьдесят. Судили по косвенным деталям, форме и материалу переплета, виду тиснения, качеству пергамента. Император был уверен, что в нем скрываются секреты алхимии и тайны мироздания. Лучшие умы того времени пытались расшифровать, что скрывают двести пятьдесят мелко исписанных страниц – но тщетно. Разгадать не удалось. Тогда император решил привлечь к работе астрономов и велел передать ее Иоганну Кеплеру. И тут произошло невероятное – книга исчезла. Бесследно, словно ее никогда не существовало. Двести пятьдесят лет о ней не было ни слуху, ни духу, пока Войнич не обнаружил ее в библиотеке иезуитского колледжа.
Первое, что он сделал – сфотографировал с максимальной тщательностью манускрипт и напечатал его небольшим тиражом. После этого разослал копии ведущим криптографам мира. С тех пор прошло несколько десятилетий, но тайна до сих пор не разгадана.
Я купил эту книгу в Варшаве, за несколько лет до войны, и заболел ею. Все мне стало не в радость, значки и закорючки манускрипта целыми днями вертелись перед моими глазами. Текст, скорее всего, был написан на латыни. Я выучил латынь. Я разобрался в премудростях сетки Кардана, с помощью которой, начиная с 1350 года, явное превращали в тайное и наоборот. Я изучил все приемы шифрования, бывшие в ходу в 1470–1608 годах. Ночи напролет я просиживал над манускриптом в поисках кода, и без всякого результата.
Надо сказать, что в своей неудаче я оказался не одинок. Расшифровать заколдованный текст никому не удавалось. Даже группа военных криптографов, прославившихся тем, что взломала шифр японской армии, опустила руки.
– Но все-таки вы расшифровали, – сказал Миша, указывая на коричневую тетрадь.
– Да! – вскричал Кива Сергеевич. – Десятки ученых во всем мире ломают голову над разгадкой, а она, вот она, лежит себе на столе. Гордись, мой мальчик, сегодня перед тобой откроется, то, за один взгляд на которое многие готовы заплатить огромные деньги.
– Но почему вы молчите! – воскликнул Миша. – Почему не публикуете свое открытие?
– Мильч, – ответил Кива Сергеевич, – молчи. Я не хочу закончить свою жизнь в сумасшедшем доме. В Париже или Лондоне, это открытие сделало бы меня богатым и знаменитым человеком. А в Кургане оно может доставить только неприятности.
– Почему?
– Потому, что написанное в книге плохо совпадает с диалектикой социалистического материализма.
– Вы перевели весь манускрипт? – спросил Миша.
– Да. Но на польский. Мне так проще. Для тебя же я переписал по-русски только один раздел.
Миша отложил в сторону шлифовальник и протянул руку к тетради.
– Кыш! – Кива Сергеевич отодвинул тетрадь. – Дома почитаешь. Наедине, чтоб никто не видел. А сейчас – работа. Работа прежде всего!
Миша вздохнул и принялся за линзу. Хруст и шипение давно сменились тонким, едва уловимым писком. Он повторялся, в точности совпадая с фазами поворота шлифовальника, и Мише даже казалось, что это пищание составляет некую мелодию, музыку небесных сфер. Он тер и прислушивался, а в голове сами собой возникали слова. Слова соединялись в предложения, и вместе с музыкой это походило на песню, но Миша никогда бы не решился произнести ее вслух, а тем более спеть.
– В любом тексте, на любом языке – продолжил Кива Сергеевич, – длина слова подчиняется закону бинома. Это значит, что наиболее распространенные слова состоят из пяти или шести букв. При этом их количество уменьшается по определенной закономерности. Пересчитав знаки в словах манускрипта, я пришел к выводу, что он вполне соответствует биному. И это полностью не совпадало с мнением экспертов, утверждающих, будто никакого кода не существует, и мы имеем дело с хаотическим набором графических символов. Розумешь, – Кива Сергеевич подмигнул Мише, – когда у человека что-то не получается, он склонен обвинять в этом не себя, а предмет усилий. Мол, заготовка плохая, шлифовальник кривой, текст бессмысленный. Это очень по-человечески. Очень.
Прозрение наступило, когда я наткнулся на статью Вильяма Ньюборна. Он утверждал, что текст состоит из мелких штрихов (заметных лишь под увеличительным стеклом), из которых складывается античная греческая каллиграфия. Создать такое можно было лишь с помощью микроскопа. А микроскоп в те годы был известен только одному человеку – Роберту Бэкону. Значит, манускрипт написал он. И только он. От этой мысли меня дрожь начала бить. Прочитать тайную книгу Бэкона – если на свете большая приманка для астронома?
Итак, мне пришлось изучить греческий, потом вооружиться микроскопом и переписать страницу за страницей весь манускрипт. Некоторые штрихи выглядели расплывчато, другие совсем были не видны. Хоть Войнич не поскупился, издавая книгу, но все-таки копия, пусть даже сделанная с максимальной тщательностью, никогда не достигает качества оригинала.
Полученный текст представлял собой такую же абракадабру, только написанную греческими буквами. Я попробовал использовать шифровальные сетки, уже отработанные мною на латинском варианте. Бесполезно. Знаешь что такое шифровальная сетка?
– Нет, не знаю, – Миша привычно покачал головой.
– Ее придумал итальянский математик Гироламо Кардано. Используя сетку с тремя отверстиями, можно создать закономерность, по которой предлоги, корни и суффиксы складываются в слова. Весь фокус –
