– Михаилом.
– Хорошее имя. А меня Авдотьей Никитичной кличут.
– Очень приятно, – вежливо сказал Миша.
– Что тебе приятно? Имя, как имя, не хужее других, и не лучше.
Драконов с любопытством наблюдал за диалогом. Миша смутился. Выход был один, он многократно отработал его с Кивой Сергеевичем и знал, что работает безотказно. Нужно было просто перевести разговор на другую тему.
– У вас тут, – он обвел глазами избу, – словно в музее Кюхельбекера. Очень похоже.
– Эту избу на тридцать лет раньше кюхельбекеровской ставили. Оттого он ту и выбрал, что новей была. Да того не учел, что Пеминовы, хозяева тогдашние, грязно ходили, и содержали его не по барскому положению.
– Вы это помните? – изумленно воскликнул Миша.
– Откудова, милый! – усмехнулась бабка Авдотья. – Стара я, конечно, но не настолько. Мне мамка сказывала, а ей баушка. Барин этот, Кюхельбекер, странный был, заполошный. По лесу один браживал, да по полям гоношился. Бывало, ночь прогуляет, а потом до вечера спит, не раздевшись, в грязных сапогах. Так здоровьишко у него и хезнуло, к концу ссылки совсем человек стаял.
– Бывают люди, – заметил Драконов, – звезда которых восходит на час, и за час этот успевают они главное, ради чего рождены и к чему предназначены. Не всякому час такой выпадает, большая он удача, редкое везение. Если не растеряется человек, не пустит фортуну свою по ветру, многого достичь может. А все оставшиеся после этого часа годы – так, пустое томление, просеянная солома.
Вот Кюхля, пик его жизни – несколько часов на Сенатской площади. Из них он в историю и шагнул. А что потом было совсем неважно. Тянул свой век, бедолага, шатаясь по лесам, и вздыхая на луну, точно побитая собака. Это большое счастье – уйти вовремя.
– Не скажи, Витек, не скажи, – ответила «баушка». – Жизнь всяко гадится над человеком, а ему еще надо – даже минуты не уступит. Хоть гадко, да сладко. Самый старый, хворый, никчемный, и тот Бога просит: – дай еще день. История дело книжное, от жизни далекое, а человеку траву мять хочется, солнышку радоваться.
– Так вы в Смолино уже сто пятьдесят лет живете? – спросил Миша.
– Куда больше. Нас еще при Петре Великом к службе приставили. Вот с тех самых пор мы тут.
– А что за служба? Мне Виктор Иванович говорил, но я не понял.
Драконов вопросительно посмотрел на «баушку».
– Мишане можно, – сказала она. – Мишаня будет молчать.
– Когда Петр Великий государство российское закладывал, – начал Драконов, – ему сообщение между городами наладить нужно было. Просторы огромные, пока гонец туда доберется, пока обратно, дело само собой кончится, и не всегда добром. Приказал он канцлеру своему, Шафирову, службу почтовую устроить. А канцлер из евреев был, крещеный, правда, но из евреев. И привез канцлер откуда-то с Востока почтовых драконов. Службу они несли исправно и хлопот с ними никаких, одно только мешало: царя за его реформы в народе и без того антихристом величали, а тут еще драконы….
В общем, пришлось государеву почту тайной сделать, пристроить к ней людей верных, поселить их обособленно. Из мест уединенных они сообщения дальше переправляли обычными гонцами. А как стали верных людей подыскивать, тут-то и выяснилось, что в России семя драконово давно обитает. Собрали их со всей державы и в службу назначили. Так с той поры и ведется. И хоть власть поменялась, но драконы любому правителю нужны, потому как дело они делают верно, и безукоризненно.
Миша не верил своим ушам. Былины и сказки, перемешиваясь с легендами из старинных манускриптов, оборачивались реальностью, такой же простой и внятной, как некрашеное дерево пола или мох между бревнами стен. Забавный персонаж детства внезапно обрел плоть и кровь, метаморфоза, происходящая прямо на его глазах, страшила, горло пересохло, а за ушами вдруг стало жарко от проступившего пота.
– Чайку хлебни, – предложила «баушка». – Ломани глоток, сразу полегчает.
– А как же милиция? – наконец выдавил из себя Миша. – Она знает про драконов?
– Ми-и-лици-ия, – пропела «баушка». – Есть власть и повыше милиции. Ко мне участковый раз в год, на Октябрьские, заглядыват. Тоже, кабацка затычка. Хозяином ходит, песок в глаза бросает. Только хозяйство его маленькое, и он про то ведает, и мне известно. Так заходит, стаканушку принять, справиться, не обижает ли кто. Да кто ж меня тут обидит?
– А когда вы в последний раз дракона видели? – спросил Миша.
– Сегодня утром. Истомился, бедняга, здалеку как видно, летел. Два часа отлеживался, бадью молока выпил и дальше умчался.
– А вы не боитесь?
– Чего ж тут бояться. Они ж, точно котятки, смирные да ласковые. Небылицы про них сказывают, детишек пугают. Однем словом, наговаривают. Робчее дракона нет твари на свете.
– И большой он?
– Большой. Метров пять будет. А как крылья развернет, и того больше.
– Виктор Иваныч, как же мы его не заметили. Он ведь рядом с нами пролетал!
– Заметишь его, как же! – усмехнулся Драконов. – У него чешуя такая, что свет отражает. Читал, небось, про самолеты невидимки? Ученые только сейчас до этого додумались, а в природе оно издавна существует. Дракон, когда вылетает из укромного места, чешуйки свои прижимает и невидимым становится. А на отдыхе они у него чуть вздыбливаются, вот его и видно. Я иногда баушке помогаю: загон чистить, молоко подвозить. Наблюдал. Они меня признают, не прячутся.
– А как они почту разносят?
– У него на шее сумка специальная привешена. В ней почта и лежит.
– На какой из шей?
– Э, – усмехнулся Драконов, – это только в сказках трехголовые гады добрых молодцев огнем изводят. Может, и были когда-то такие, но нынешние драконы все одноголовые и огонь при себе держат.
– Случилось раз, – вмешалась «баушка», – я еще девчонкой была, дедуня пьяным в загон пришел. Не знаю, что там ему поблазнилось, но завелся он с драконом, тот и плюнул. Не в деда, рядышком, попугать малость. Но и на деда попало. Так его с тех пор Жареным и звали. Однако почту он у дракона взял, хоть и подпалился. Служба поперед всего!
– Кому же почта эта идет? – спросил Миша. – Кто отправляет, кто получает?
– Ить, – покачала головой «баушка». – Много знать хочешь, милай. Одно сказать могу – государственное енто дело. Хотя иногда и личная корреспондация попадается. Кто слышал о нашей почте, тот и посылает. А драконы по всему свету летают, вот и доносят.
– Ты говорила, что Кюхельбекер ей пользовался, – подсказал Драконов.
– Пользовался. Промеж другарей евоных, декабристов, державные люди были, князья, большие начальники. Знали доступ. Где, в какой области почтовый ящичек имеется, к кому обратиться. Так оно и ведется: кто знает, тот пользуется. А мы, покудова адресат не объявит, что ждет сообщения, не объявляемся. Молчим. Не спрашивает, значит не надо.
– И много таких, невостребованных? – спросил Миша.
– Набралось за годы, – неопределенно хмыкнула «баушка». – Но уничтожать нельзя. Некоторые по сто лет лежат, адресат помер давно, а у нас хранится. И будет храниться, аж поки в пыль не рассыплется.
– А вы их в музей, – посоветовал Миша. – Они большую историческую пользу могут принести.
«баушка» недоумевающе взглянула на Мишу.
– В музей! Очумел, болезный! А ежли наследники адресата пожалуют, да спросят – где отправленное сообщение. И чо я им отвечу, в музее ишшыте? Нет, не нами распорядок заведен, не нам и отменять. Мы по совести живем, не как иные протчие.
– Баушка, – сказал Драконов, – а ты проверь для мальца, может его самого весточка дожидается.
– Почему не проверить. Фамилию сказывай.
– Додсон.
«баушка» поднялась и, переваливаясь с ноги на ногу, скрылась за занавеской. Оттуда донеслось шуршание, словно огромная мышь пробежала по вороху палой листвы. Прошло несколько минут. Драконов сосредоточенно пил чай. Казалось, он был полностью поглощен этим занятием, однако лицо его выражало
