уполномоченный оказался изрядным остолопом, слова «суфий» и «Мастер» он слышал впервые, во всяком случае, заперев Толика в камеру, он отправился посоветоваться с еще более вышестоящими товарищами.
Толик уселся в позу лотоса и обратился за помощью к Мирзабаю, пытаясь представить его перед собой как можно более явно. При этом он глубоко погрузился в мир воображения и совершенно не заметил прихода уполномоченного и вызова врача. Очнулся он только от укола в руку, после чего спецмашина отвезла его в психушку.
О неделе, проведенной в дурдоме, Толик предпочитал не говорить, но, судя по междометиям, досталась ему изрядно. В психушке завели на него дело и велели раз в месяц являться на осмотр.
–Теперь я настоящий псих, – грустно заключил Толик. – Никто меня не любит, никто не жалеет.
– Ты ведь идешь своим путем, – утешала я его, – знаешь цену, и никто, кроме тебя, не может ее заплатить.
Но Толик ждал от меня другого утешения, приглашал приехать, говорил, что соскучился, что видит меня во сне.
– Летом я собираюсь к Мирзе, – повторяла я, – там и увидимся.
– У Мирзы все по-другому, – не соглашался Толик, – ты ведь в любом случае полетишь через Москву, так приезжай на недельку раньше, место, где остановиться есть, а?
Бедный мальчишка, бедный глупый мальчишка…
Незаметно наступила весна, за ней осторожное литовское лето. Занятия в школе кончились, нудные недели подведения итогов и прочей бумажной копотни тоже сошли на нет. Отпуск я собиралась провести в Одессе, предварительно слетав на недельку-другую в Нукус. За несколько дней до покупки билета Вилия сообщила: Мирза вместе с Абаем переехали в Ферганскую долину, в какую-то деревеньку недалеко от Оша.
– Долина, так долина, Ош, так Ош, какая разница, куда ехать.
– Смелая ты! – восторгалась Вилия, – ничего не боишься. Вот я без Андрэ никогда бы не решилась разъезжать по незнакомым местам. Ладно, запиши телефон родителей Абая, как прилетишь – звони к ним. Если Абая там не окажется, скажут, где его отыскать. Ох, как я тебе завидую!
– Чему завидуешь?
– Смелости, решительности. Захотела и поехала.
– А тебе кто мешает? Купи билет и лети.
– Э-э-э! – протянула Вилия. – Ты одна, одной проще. А мне с Андрэ потом разбираться.
– В чем разбираться?
– Как это в чем? В том самом! Тебе какая разница, сказали – ложись с Абаем, легла с Абаем, ложись с Толиком, легла с Толиком. А у меня муж рядом.
– Так то ведь духовная работа! – удивилась я. – Мастер тебя лечит, помогает.
– Лечить то лечит, помогать помогает, но Андрэ смотрит в оба глаза. Если заметит, что не так, потом не объяснишься.
– А что может быть не так?
– Ну, скажем, покажется ему, будто мне это нравится. Он хоть и спокойный литовский мужчина, но ревнив, словно горный грузин.
Слова Вилии мне не понравились, сквозь них проглядывало двойственное отношение к игре, в которую мы играли как будто бы вместе и по одним правилам. Впрочем, меня это уже не расстраивало, я шла своим путем, путем сердца.
Билет получился замысловатый и довольно дорогой: Вильнюс-Москва-Ош-Москва-Одесса-Вильнюс. Стоил он мою месячную зарплату, но с ним в кармане было спокойнее.
Толику я позвонила из Домодедово, после начала регистрации. Телефон не отвечал, я долго стояла возле аппарата, прислушиваясь к настойчивому ритму гудков.
«Жаль, все-таки жаль. Но чего? Неужели ты хотела его увидеть? Да, хотела. Но почему тогда не приехала раньше на неделю? Не знаю, боялась. Кого, Толика? Нет, Мирзу. Ха, неужели ты еще помнишь о его предупреждении, ведь энергия Мастера давно улеглась! Откуда я знаю? Он просто тебе не интересен. Нет, интересен. Тогда в чем же дело? Опять не знаю, давай отложим этот разговор до осени. Вернусь из Одессы, буду умнее».
В самолете я спокойно спала, сценарий предстоящего был примерно ясен, сердце билось ровно. Аэропорт в Оше оказался братом-близнецом нукусского, и публика походила на каракалпакскую. Ощупывающие взгляды мужчин меня уже не нервировали, людей вокруг себя я воспринимала, как разговаривающую декорацию.
Чемодан с билетом, документами и большей частью денег, рассованных между вещами, отправился в камеру хранения, при мне остались небольшая сумка с минимальным набором предметов и тридцать рублей. Перед телефонной будкой сердце ускорило свой бег, стало трудно дышать, пальцы, отыскивающие монетку в кошельке, покрылись потом.
–А кто его спрашивает? – ответил приятный женский голос с сильным акцентом.
– Таня. Из Вильнюса.
– Погодите минуту.
Абай звучал устало и глухо.
– Ты где?
– В аэропорту.
– Садись на седьмой автобус, выйдешь на улице Айни, напротив школы, розовый дом возле остановки, 12 квартира. Ни с кем по дороге не разговаривай и нигде не задерживайся.
Просто Султан-бобо и Чинар-ваис! Атмосфера секретности, прикосновения к тайне и эзотерии служения полилась из телефонной трубки. Двумя фразами Абай привел меня в трепет, сомнения испарились, я снова была готова выполнить любое указание Мастера.
– Еду, – ответила я и повесила трубку.
Ош больше походил на разросшуюся деревню, чем на город. Улицы образовывали одноэтажные домики, укрывшиеся в зелени кустов; высокие здания, в основном блочные пятиэтажки, попадались редко. Посреди Оша возвышалась гора, вершину которой украшали громадные буквы какого-то лозунга. Автобус долго колесил по улицам, задевая ветки разросшихся деревьев, на остановках сквозь шум мотора пробивалось журчание мутной воды, бегущей в арыках, проложенных прямо у обочины шоссе.
Дверь открыла женщина в платье из цветастой восточной ткани, и с низко повязанным головным платком. Она так была похожа на Абая, что догадаться о том, что передо мной его мать, не составляло никакого труда.
– Я Таня, я звонила недавно.
– Заходите.
Она улыбнулась, всепобеждающей абаевской улыбкой и жестом подтвердила приглашение.
– Абай во второй комнате, идите к нему.
Жилище выглядело странно: вдоль стен стояли нормальные горка с посудой, тумба с цветным телевизором, платяной шкаф. Стол и стулья отсутствовали, вместо них посреди комнаты возлежал ковер с уже расстеленным достарханом: судя по всему, ели тут прямо на полу, как в сакле у Мирзы. Спали тоже на полу, ни в одной из комнат не было ни кровати, ни дивана.
Абай сидел, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза. Выглядел он неважно: бледный, мешки под глазами, внезапно углубившиеся морщины. Он слышал, как я вошла, звук открываемой двери был достаточно сильным, но веки не поднял, только махнул рукой – садись, мол.
Я осторожно опустилась возле него на ковер и шепнула:
– Привет!
– Здравствуй, – ответил он и, протянув руку, положил ее на мое плечо.
– Болит, понимаешь, все внутри болит.
– Почему, ты простыл, или что другое?
– Другое. Люди думают, будто Мастер этакая железная башня, которой все нипочем, любые беды и несчастья, приносимые учеником для исправления и помощи, как об стену горох. Если бы!
Я осторожно погладила его пальцы, лежащие на моем плече.
