зашуршал.
– Пора, – поднялся Гамнат. – Что бы с тобой не произошло в жизни, помни – ты встречала восход на горе Сулеймана, в медресе Бабура.
Обратно к Хакиму нас отвез приятель Гамната: ехали не спеша, наслаждаясь утренней прохладой, врывавшейся в открытые окна старенького «Жигуленка».
– Вечером мы возвращаемся в Ташкент, – сказала Юнона. – Запиши наш телефон, мало ли…
Мы обменялись адресами, все так походило на начало прекрасной дружбы, что к горлу подкатил ком. Увы, увы!
«Друзья» стояли во дворе, собираясь на купание. Игоря и Юрате не было, как выяснилось, их отправили вчера вечером, даже ночью. Мирза вдруг сел, приказал включить свет, поднял Игоря и велел уезжать. Почему, зачем – никто не понял, да и не пытался: таинственны пути Мастера, непредсказуемы его поступки.
Гамнат подошел к Мирзе:
– Вам пакет! – и протянул конверт, полученный от директора кинотеатра.
– Абай неси, – отвел его руку Мирза. – Абай деньги знает.
Гамнат и Юнона пошли на половину Абая, я пристроилась к «друзьям», Мирза вышел за ворота, мы за ним и двинулись по уже знакомой дороге. Не успели отойти на сто-двести метров, как сзади послышался крик:
– Таня, Таня!
Мирза остановился. Подбежал запыхавшийся Толик.
– Абай просит Таню вернуться.
– Таня, ходи Абай, – распорядился Мирза, обернулся и пошел дальше.
– Ты знаешь, что случилось? – спросила я Толика.
– Не, откуда. Абай велел тебя вернуть, вот и все.
Абай с Гердой сидели в беседке, курили.
«Подзадержалась она у него, – с раздражением подумала я. – Меня так отправил после одной ночи…»
– Знаешь, Танюша, – произнес Абай, не успела я переступить порог беседки. – Не нравится мне все это. Старец Горы просто так во сне не приходит. Тем более – грозит. Уезжай-ка ты побыстрее, уезжай от греха. Дома, в Вильнюсе, он тебя не достанет. А здесь все его. Уезжай. Прямо сейчас, бери сумочку и беги.
Спорить возмущаться, отрицать? Бесполезно! С кем спорить, с Абаем? Что отрицать? Возможность Старца влиять на наш мир из Космоса? Ставить эксперимент на себе, нет уж, увольте.
– Спасибо, хоть предупредил. Больше ты мне ничего не хочешь сказать?
– Больше ничего.
Абай прикрыл глаза, и устало прислонился к стене беседки. Бедняжка! Наверное, тяжело поработал этой ночью!!!
Я выбежала из беседки, быстро нашла свою сумку и, хотела уже выскочит за ворота, как вспомнила о Гамнате. Надо бы попрощаться. На осторожный стук в дверь никто не отозвался. Я постучала еще раз, уже громче. Тишина. Значит – не судьба.
Если б знать тогда, что больше никогда его не увижу, стояла б под той дверью до вечера. Но знание, как правило, приходит слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить.
Я шла к автобусной остановке, кусая от злости губы. Наверное, обида слишком явно проступала на моем лице, идущая навстречу женщина вдруг остановилась и протянула мне огромный розовый персик.
– Съешь, съешь милая. И все будет хорошо.
Я поблагодарила и пошла дальше, а подаренный персик за первым же поворотом выкинула в арык. Кто знает, может эта любезная женщина – потомок ассасинов, посланец Хозяина Горы. Еще заснешь на веки вечные, качайся потом в хрустальном гробу в ожидании добра молодца...
Через сутки я оказалась в Одессе, в своей комнате, рядом с родителями, на улице моего детства. Меня ждал длинный, спокойный отпуск, наполненный книгами, размышлениями о пережитом, неспешном принятием решений. Но не тут то было – через неделю все пошло крахом.
Месячные, о которых так долго говорилось в Оше, так и не наступили. Я внушала себе, что это просто задержка, что так бывает, мало ли, но безмятежный отдых и покой пропали, не успев начаться.
Я никому не стала рассказывать, а набралась терпения и принялась ждать, но и на второй срок ничего не произошло. Сомнения рассеялись – я была беременна. Анализ крови, сделанный по указанию районного гинеколога, Марьи Петровны, знавшей меня с самых первых шагов по багряной лестнице женских беспокойств, однозначно подтвердил мое предположение.
–Почему не бережешься, дурында? – обругала меня Марь Петровна, расшифровав анализ. – Про аборт и не думай, можешь бездетной остаться. Замуж теперь иди, если знаешь от кого ребеночек.
– Знаю, – кивнула я головой. – Только замуж он меня не возьмет.
– Женатый, поди? – посочувствовала Марь Петровна.
– Да нет, не женатый, хуже, чем женатый.
– Хуже не бывает, – ответила состоящая в третьем браке Марь Петровна, и прочитала мне небольшую лекцию о поведении будущей матери.
Просиживая целыми днями на моем любимом Ланжероне, я попробовала взглянуть на события последнего года, как на литературный текст, применив к нему знакомые инструменты анализа. Оказалось, что мои приключения, несмотря на замысловатость сюжета, обладали весьма примитивной фабулой: увлеклась, влюбилась, забеременела, а он не хочет жениться. Добрая треть художественной литературы построена на такой ситуации. Не я первая, не я последняя…
От литературы все это отличалось тем, что я была внутри текста: любила Абая, сердилась на него и носила под сердцем его ребенка. Скорее всего, он и признать младенца не захочет, скажет – Мирза виноват. А Мирза укажет на Толика, он Таня качал, теперь женись. Не-е-ет, лучше я сама как-нибудь разберусь, без подсказок Мастеров и подмастерий.
Родителям я ничего не сказала, и к концу августа вернулась в Вильнюс, жить дальше. После долгих размышлений я решила не решать, предоставив ситуации разворачиваться своим чередом. В конце концов, ребенок от любимого человека, Мастера, не самое плохое приобретение в жизни.
С «друзьями» я решила не общаться, толку от них было мало: слепые котята, мяукающие красивые фразы, не понимая их смысла. Разговаривала я только с Вилией, но ходить к ней в гости избегала, не желая расспросов, рассказов, обсуждений и догадок. Беременность должна была стать явной еще не скоро, я рассчитывала отработать две четверти, а на декретный отпуск уехать к родителям. Им еще предстояло обо всем сообщить, но, как и когда – я пока не представляла. Потом, все потом, – с этой мыслью вставала утром и ложилась вечером, ходила на работу, занималась проблемами быта, читала, прогуливалась по желтеющей с каждым днем горе Гедиминаса.
Закончился сентябрь, октябрь подходил к середине, зарядили осенние литовские дожди, жара Ферганской долины представлялась чем-то немыслимо далеким.
В один из дней, когда серые пальцы дождя с самого утра стучали в оконные стекла, Вилия отвел меня в уголок учительской и голосом, полным затаенного восторга и тайны, произнесла:
– Знаешь, кто вчера ко мне приехал?
– Санжар?
– Нет!
– Толик?
– Нет!
– Мирза?
– Нет! Но почти правильно.
– Абай?
– Он самый! Позвонил по телефону, спрашивает, можно придти? Конечно, говорю, всегда рады, а ты где? А я, говорит, из будки звоню, рядом с вашим домом. Я чуть со стула не упала. Открываю двери – Абай! С каким-то мешочком, мокрый, стоит, улыбается. Проговорили чуть не до утра, он про тебя спрашивал, как живешь, чем занята. После уроков, пошли сразу ко мне, договорились?
Разве я могла сказать нет? Глупый персонаж, ведомый на ниточках всезнающим автором. Глупый,
