Целый день мы гуляли по городу: взбирались на прекрасно сохранившиеся крепостные башни, пили кофе в арабских кофейнях, приценивались в лавочках к аляповатым ожерельям из дутого золота. Паша затащил меня в замок крестоносцев, и мы долго ходили, согнувшись, по подземным переходам, освещенные дрожащим светом тусклых лампочек. Со стен сочилась вода, экскурсовод глухо бубнил никому не интересные имена и цифры. Когда проход сужался и мы выстраивались цепочкой, Паша становился передо мной и брал за руку, словно охраняя. Живое прикосновение его пальцев встряхивало мою ладонь, точно удар электрическим током.
Перед закатом мы оказались в кафе прямо у входа в гавань. К старинным стенам были приделаны деревянные помосты, и на них расставлены столики. Черные фелюги рыбаков медленно возвращались с лова, перекупщики ждали их на берегу, выкрикивая гортанные арабские слова. Напротив нашего столика из воды торчало основание разрушенной морем башни, больше напоминающее природную скалу, чем сооружение рук человеческих. Загорелые мальчишки, словно обезьянки, карабкались по коричневым уступам на самый верх и прыгали в зеркальную воду. Паша бросал им монетки, мальчишки ныряли за ними, находили среди камней и, выскакивая на поверхность, скалили зубы с зажатой в них денежкой.
Солнце в Средиземном море садится не как в Одессе, за спину, а прямо перед тобой, точно присутствуешь на спектакле. Светло-зеленая вода превращается в блестящее красное зеркало, которое начинает постепенно наливаться синевой.
Когда от диска осталась только верхушка, зеркало потускнело, превращаясь в черное покрывало, замерзшие мальчишки уплыли за выступ крепостной стены, и над притихшей гаванью разнесся протяжный крик муэдзина.
Тогда я еще соблюдала диетарные предписания психометрии и никогда бы не подумала обедать в арабском ресторане, но закат и Паша подействовали на меня, словно дурман. Через полчаса я поймала себя на том, что доедаю кебаб, а перед моей тарелкой красуется наполовину опустошенный бокал с вином.
– Ну и все равно, – подумала я, – значит, так надо.
Паша отвез меня в гостиницу на окраине Акко. Мы долго сидели на холме перед гостиницей, поросшим одуряюще пахнущими цветами. На следующий день администратор гостиницы рассказал, что холм – братская могила наполеоновских солдат, штурмовавших Акко, и среди них лежит командовавший осадой, знаменитый генерал Деревянная нога.
Запах цветов окончательно свел меня с ума, и когда Паша осторожно прикоснулся губами к моим губам, я ответила ему с такой страстью, точно целый день ждала этого поцелуя. До Паши меня никто не целовал, и холм поплыл, закачался подо мной, словно фелюга. Мы поднялись в номер, и там произошло то, что обычно происходит в таких ситуациях.
Лора переменила позу.
– Можно закурить?
Я сокрушенно развел руками.
– Ладно, посижу с вами без никотина. Вот, я хочу вас предупредить…
Она отвела глаза в сторону и покраснела.
– Мне придется рассказывать всякие подробности, вы извините. Но без них картина не будет цельной. Я отношусь к вам, как к учителю, как к врачу, вы не подумайте, будто мне легко или приятно это говорить, но сил уже нет, а посоветоваться …
Она вдруг по-девчачьи всхлипнула, лицо сморщилось, из глаз покатились слезы.
– Сейчас, сейчас, извините, сейчас.
Лора достала из сумочки носовой платок и промокнула слезы.
– Все, уже все.
Вид у нее был обиженной девчонки. А, в сущности, сколько ей лет? Наверняка двадцати пяти еще нет. Самая настоящая девчонка, хоть держится, словно видавшая виды женщина. Прибежала к старому профессору жаловаться на жизнь. Ладно, будем утешать. Меня бы кто так утешил….
– Лора, вы меня с кем-то перепутали. Я не Мастер, я маленький человек, со множеством личных проблем, я только могу цитировать великих предшественников, иногда по делу и к месту. Если вас устраивает такая помощь...
– Меня устраивает любая помощь, лишь бы помогло.
– Тогда продолжим.
– На следующий день мы пошли выяснять, где можно расписаться. Оказалось, что это довольно длинная история, требуется целая гора бумажек, свидетели, документы. Сейчас мне трудно объяснить, для чего мне понадобилось так стремительно прыгать в омут, но тогда я шла за Пашей, закрыв глаза и млея от восторга. Чувство к нему возникло стремительно и безо всяких оснований, словно какой-то волшебник вложил его в мое сердце.
Под вечер мы возвращались в Цфат через Рош-Пину. В лучах заходящего солнца розовели Голаны, печально угасал Кинерет. Ветер врывался в приоткрытые окна машины и свистел, высвистывал древний разбойничий мотив.
– Послезавтра я возвращаюсь в Одессу, – вдруг сказал Паша. – Бросай, на фиг, свою школу, и поехали со мной. Там у меня все схвачено, поженимся за два дня. Если захочешь учиться, куплю тебе место в любом университете, моих денег хватит наших внуков в люди вывести.
Он, как всегда, завирал процентов на семьдесят, но на тридцать, все– таки, говорил правду. Мне он казался добрым принцем из сказки: красивым и всемогущим.
Я собрала вещи, написала заявление директору школы, оставив его у дежурного воспитателя, и под изумленный шепот подружек укатила к своему счастью. Мы вернулись в Иерусалим, провели там оставшиеся два дня, покупая в лучших магазинах одежду для свадьбы и всякую ерунду, которая нам тогда казалось обязательной для устройства семейной жизни. Паша вел себя изумительно, и я с каждым часом влюблялась в него все больше и больше, хотя, казалось бы, больше уже было невозможно.
Одна только досадная мелочь слегка портила безоблачный горизонт: у меня там, внизу, началось какое-то воспаление. Поначалу мне казалось, что так со всеми бывает после первого раза, но ранка быстро поджила, а раздражение не проходило. Внутри меня образовалась белая кашица, по виду напоминающая творог, все жгло и кусалось, и от одной мысли о повторном внедрении Паши становилось дурно. Я очень любила его и старалась не огорчать, ведь есть много способов не обидеть любимого человека, ну, вы понимаете, но все это было не то, суррогат, подмена.
– Ерунда, – не унывал Паша, – или само пройдет, или за деньги. Ты не волнуйся, у меня их много, на любых докторов хватит.
Мы прилетели в Одессу, формальности Паша уладил еще в Иерусалиме, по телефону, и свадьба действительно состоялась через два дня, в «Кемпински». Потом мы долго искали квартиру, Паша хотел в новом районе, возле Аркадии, где живут все его приятели-бизнесмены, а я меня тянуло в старый центр. В конце-концов, мы купили квартиру в Театральном переулке, в ста метрах от бульвара. Огромная коммуналка, бывшие барские хоромы, стала полностью нашей, как бы вернувшись к первоначальному статусу. Паша действительно зарабатывал очень много денег, у него тогда была целая сеть магазинов модной одежды, которую покупали только крутые «новые украинцы».
– Почему была, Лора?
– Он почти разорился, из-за меня. Я сбила его с панталыку.
– Лора, человек и деньги не могут вечно быть вместе. Или деньги отбирают у человека, или человека отбирают от денег. Первое, все-таки, лучше, чем второе.
– Да, конечно, пусть лучше так. Но тогда мы об этом не думали, я все время лечилась. К кому только меня не возили, чем только ни травили. Поначалу врачи рьяно брались за дело:
– Всего-навсего вагинальный грибок. Раз-два, и конец!
Но за «раз-два» следовало «три-четыре», за ним «пять-шесть» и «семь-восемь». Когда счет доходил до «семнадцати-восемнадцати», специалисты разводили руками и, сокрушенно покачивая головами, жаловались на ограниченность человеческих возможностей. Паша сильно ругался: клял почем-зря медицину, медиков, уровень украинского здравоохранения, его стоимость, а спустя несколько дней все равно вез меня к другому «светилу».
И везде, везде заставляли раздеваться, укладываться в позорную позу и позволять незнакомым мужчинам копаться в самом сокровенном месте моего тела. Только от проверок можно было заработать
