ответить.
Секс никогда не был для меня табу, священной территорией, ступать по которой нужно с трепетом; я воспринимала его как приятное занятие с приятными людьми. Но в тоне Толика сквозила претензия, я была ему должна, обязана. Обязана выполнить свою функцию, дабы накопившееся семя не мешало господину мужчине продолжать полет к заоблачным высотам духа. Никто не спросил, нужна ли помощь мне, свободны ли от пут мои крылья.
Длинная прогулка уняла раздражение, а холодный воздух высушил слезы. Подходя к дому, я почти успокоилась и постаралась взглянуть на ситуацию со стороны, растождествиться, как советовал в своих книгах Игорь.
«В конце концов, – думала я, – это ведь не больше, чем игра. Меня с „друзьями“ не связывают узы родства, совместной работы или материальная зависимость. Если мне что-то покажется оскорбительным, в любой момент я могу встать и уйти. А Толик... Признайся, признайся себе самой, предложи он то же самое, но в привычной для тебя форме, ты бы, скорее всего, согласилась, а?»
От неожиданности я остановилась посреди улицы.
«А ведь точно, согласилась бы, почему нет? Меня с ним не связывают обязательства, нечему и некому помешать приятному занятию с приятным человеком».
Тогда я еще не понимала, что сильнее всего связывают людей эмоциональные обязательства, пережечь которые куда сложнее, чем разорвать долговую расписку.
«Игра, – думала я, – не более, чем игра по определенным правилам. Пока интересно, я буду играть».
На следующий день Вилия после первого урока подошла ко мне.
– Сбежала, подруга? – спросила она, протягивая пачку «Каститиса». – Толик, бедняжка, весь вечер места себе не находил. На дверь без конца посматривал, думал – вернешься.
–Подумаешь, Толик, – равнодушно произнесла я, но внутри сильно польщенная его беспокойством. – Тоже мне, духовный учитель! Во все времена мужчины под разными предлогами пытались затащить женщину в постель, но раньше это хоть называли любовью, а не духовной практикой.
– Вот ты глупая, – сказала Вилия, глубоко затягиваясь сигаретой. – Пойми, наконец, тело – всего лишь инструмент, и все, связанное с ним – функции инструмента, с которыми нужно растождествиться. Иначе навсегда останешься заключенной в скорлупу своих эмоций.
– Вот и растождествилась бы, – ехидно ответила я, – помогла бы молодому человеку. Великое дело обслужить растущий организм.
– И помогла бы, – спокойно сказала Вилия, – да Андрэ еще не дошел до уровня, на котором помощь воспринимается только как помощь, а не что-то большее. Ничего, скоро мы поедем к Мирзе, думаю, после поездки многое переменится.
Меня такая решительность напугала, некоторые органы моего тела представлялись и до сих пор представляются мне глубоко личными, не предназначенными для общего пользования. Но Вилии я ничего не сказала, а перевела разговор на другую тему. Мы поболтали еще немного, прозвенел звонок, и учителя разошлись по классам.
Близился конец четверти, замотанная школьной отчетностью, я не заметила, как наступила суббота. Вернувшись домой, я долго сидела на постели, вытянув ноги и не в силах думать ни о чем: перед глазами медленно вращались колонки журналов с фамилиями учеников, страницы их дурных сочинений на заданные и вольные темы, а в ушах звенел голос завуча, перманентно раздраженной особы, с крашенными под блондинку, завитыми на бигуди волосами, и нехорошим, от беспрестанного курения, запахом изо рта. Надо было встряхнуться, размять тело, убежать подальше от недели, проведенной в затхлой атмосфере каменных коробок.
«Завтра с утра, – с наслаждением подумала я, – лыжи в руки и за город. Прокачусь до Неменчин и обратно, километров пятьдесят в оба конца, так, чтобы морозец и лыжня выветрили из головы осклизлую муть преподавательской работы».
Предвкушая отдых, я возилась по своему незамысловатому домашнему хозяйству, как вдруг неожиданная мысль пришла мне в голову.
«Сегодня ночью Санжар устраивает раскрутку для мужчин, почему бы ни присоединиться? Не пустят, так не пустят, но приключение может оказаться интересным, не хуже лыжной пробежки».
Я накинула пальто, и выскочила во двор, к телефону-автомату. Вилия оказалась дома.
– Да, Андрэ будет участвовать. Они собираются в десять на вокзале, под часами, сядут на первую попавшуюся электричку и поедут за город. Куда, зачем, никто не знает. Санжар велел одеться потеплее и взять с собой водку.
Я приехала на вокзал ровно за пять минут до назначенного срока, но под часами уже никого не было. Пробежав глазами расписание электричек, я обнаружила отходящую ровно в десять. Куда, уже не помню, времени покупать билет не оставалось, я помчалась по подземному переходу на нужный перрон, радуясь, что оделась, как на лыжную прогулку, и бежать удобно, только термос в рюкзачке слегка постукивает по спине.
Вскочив в вагон, я засомневалась, а вдруг «раскрутка» перенесена или отложена, но тут электричка дернулась и начала набирать скорость. Делать было нечего, и я пошла разыскивать компанию.
Они сидели во втором вагоне, с серьезными, вдохновенными лицами: Санжар, Толик, Игорь и Андрэ, при моем появлении их физиономии несколько вытянулись. Быстро приблизившись, я уселась на скамейку и вопросительно взглянула на Санжара.
– Что ж, – сказал он, – ты сама пришла.
Фраза звучала многообещающе, если не сказать зловеще, но я тогда была в неплохой спортивной форме и очень самоуверенна, поэтому пропустила ее мимо ушей. Заметив под скамейкой край цветной бумажки, я наклонилась и вытащила десятирублевку.
– Хороший знак! – воскликнул Андрэ. – Значит, все правильно.
– Вскрытие покажет, – отозвался Санжар.
Ехали молча, уставясь в пространство за окном, лишь Толик иногда бросал на меня дружеский взгляд и едва заметно улыбался самыми краешками губ. Электричку потряхивало на стыках рельс, вагон раскачивался и вздрагивал, за окном стояла влажная чернота, изредка вспарываемая просверками фонарей.
Через полчаса появилась ревизия: два пожилых литовца в форме проверяли билеты, постепенно приближаясь к нашим скамейкам. Возле нас они оказались довольно быстро, быстрее, чем я успела сообразить, что билета у меня нет.
– Нехорошо, – покачал головой старший, – билет нужно покупать заблаговременно, или вовремя приезжать на вокзал. Теперь придется платить штраф.
В его интерпретации картина мира представала совершенно разумной: хаос и вихри в ней отсутствовали начисто. За преступлением без малейшего промежутка следовало наказание, а правильные поступки, вознаграждались благом: почетными грамотами и продвижением в очереди на квартиру. Такому человеку можно было лишь позавидовать; наверное, он достиг равновесия в отношениях с Миром, может даже просветления, а может, это был один из скрытых Мастеров, про которых столько написано во всяких интересных книжках, которыми меня загрузила Вилия.
– Сколько штраф? – спросил Санжар.
– Десять рублей, – ответил железнодорожник. – Кто будет платить?
Вопрос однозначно показывал, что человек разбирается в ситуации. Не дав Санжару ответить, я достала из кошелька найденную десятку и протянула железнодорожнику. Он выписал квитанцию, вручил ее мне и двинулся вместе с напарником дальше по вагону.
– Наш человек, – сказал Санжар и удовлетворенно кивнул головой.
– Кто, железнодорожник? – уточнил Толик.
– Танюша.
Прошло около сорока минут, электрика успела отбежать на приличное расстояние от Вильнюса, однако Санжар не подавал признаков беспокойства. Меня начало потихоньку укачивать, но лишь первые одуванчики сна коснулись моих век, как Санжар вскочил с места и резко двинулся к выходу.
Мы сгрудились в тамбуре. Электричка не останавливалась еще минут десять, раскачиваясь и громыхая,
