нее родились пять братьев, а уже затем я, младший ребенок в семье. Наве тогда только-только исполнилось двенадцать. Она была очень красивая, веселая и добрая. После школы пошла на учительский семинар, закончила его и начала преподавать. У нее было много предложений от разных женихов, но выйти замуж не получалось, как-то не складывалось, по разным причинам.
Один раз парень ей понравился по-настоящему. Цви учился в ешиве с нашим двоюродным братом, и в один из дней праздника они вместе пришли к нам в сукку. Нава видела Цви краем глаза, да и он тоже не успел ее как следует рассмотреть, но оба загорелись. А дальше получилась ерунда, кто-то показал ее фотографию родителям Цви. Она снялась на свадьбе у подруги, под деревом в зале, рядом с невестой. Тень от листьев попала ей на щеку, и родителям Цви показалось, будто это большое родимое пятно. И они отказались.
Вот так, из-за всяких дурацких мелочей, то с одним не получалось, то с другим. В основном по вине Навы – уж очень она придирчиво к женихам относилась. Как сейчас я понимаю, Цви никак не могла забыть.
Прошло два года, родители уже стали беспокоиться, но тут позвонила наша тетя из Нью-Йорка.
– Бери субботний халат, – сказала она Наве, – и лети ко мне. Билет я уже выслала.
Наша тетя замужем за очень богатым человеком. У него в Бруклине сеть магазинов детской одежды. Нава собрала чемоданчик и полетела.
И что же выяснилось? Оказывается, брат этого Цви тоже живет в Нью-Йорке, и он вместе с ним оказался в гостях у нашей тети. Увидел там фотографию Навы, стал расспрашивать. Тетя сразу смекнула, что к чему, позвонила родителям Цви в Реховот и обо всем договорилась. Те даже не поняли, что речь о Наве идет.
У нас говорят: если жених возвращается – значит, это настоящая пара. Нава долго не думала – как увидала своего Цви, сразу согласилась.
Сыграли свадьбу, тетя купила им квартиру в Реховоте, и зажили они, точно два голубка. Нава в Цви души не чаяла, еще бы: с ним она свободным человеком стала, ведь у нас в доме все хозяйство лежало на ней, а тут лишь она да муж. Ну, и вообще, он действительно хорошим парнем оказался: добрый, умный, покладистый. Пожили они несколько лет, и чем дальше, тем больше она в него влюблялась. Когда приезжали к нам, от нее только и слышишь: Цви сказал, Цви думает, Цви хочет. Один Цви у нее на уме был. Наверное, еще и потому, что Б-г им детей не давал – жили вдвоем, друг для друга.
В одну из зим Цви простудился. Кашлять начал, температура поднялась. Ничего особенного, обыкновенный грипп. Температуру сбили, а кашель остался. Цви около месяца не обращал на него внимания, а потом все-таки пошел на проверку к врачу. Тот поначалу тоже ничего не заподозрил, прописал антибиотики, и пить побольше. А кашель не проходит. Начали глубже проверять. И нашли. Ту самую болезнь, не про нас будет сказано.
Нава, когда об этом узнала, чуть с ума не сошла. К каким только профессорам Цви не возила, куда не обращалась. Сделали ему операцию, вроде удачную, а через полгода болезнь вернулась. Метастазы пошли.
Положили его в иерусалимскую «Адассу» – и она за ним: спала в кресле возле кровати, следила за процедурами, простыни сама меняла – в общем, превратилась в сиделку. А Цви все хуже и хуже, уже с постели с трудом поднимается.
Однажды утром увидел ее во время обхода заведующий отделением, завел к себе в кабинет и говорит:
– Вы женщина молодая, сильная, и я должен вам сказать начистоту: шансов у вашего мужа – никаких. Жить ему осталось несколько недель. Вы соберитесь с мыслями и постарайтесь принять это мужественно.
Нава вышла из кабинета, и в голове у нее словно помутилось. Так она потом рассказывала. Смотрит в окно, а июльский день черным кажется. И в груди давит – такая боль, что не вздохнуть.
Вышла она из больницы, сама себя не помнит, села на автобус и поехала в город. Сошла на остановке возле моста, взялась за перила, сказала «Шма Исраэль», да и прыгнула вниз.
Только насмерть не разбилась, женщины ведь живучие, но парализовало ее, лишь левая рука чуть двигается, всего-то и может, что нос почесать. Зато разум не повредился. Подлечили ее и привезли в эту больницу. Так она и лежит, в собственном теле, точно в ловушке томится. Мы ее по очереди навещаем, я и братья.
– А Цви? Что с ним случилось?
– А Цви выжил. Ошибся профессор. Первые пару лет он к Наве каждый день приходил, потом стал два раза в неделю, потом – раз в месяц.
Год назад Цви собрал подписи у ста раввинов и женился еще раз. Многоженство у нас не разрешается, но если жена сумасшедшая или в таком состоянии, как Нава, раввины могут позволить.
Живет он с молодой женой в той же квартире, она уже беременная, скоро родит. Нава про всё знает, не жалуется, только плачет каждый день, а слезы вытереть не может. Я приду иногда, а у нее рубашка до груди мокрая. Жалеет, поди, о своем поступке, да уже не вернешь. Она этим прыжком не только себе, но и мне жизнь поломала.
– Почему же?
– Замуж никто не берет. Сестра самоубийцы. Но я не отчаиваюсь. Моё счастье еще впереди. Святой, благословенно Его имя, найдет и для меня какого-нибудь бедолагу. Б-г не без милости, еврей не без доли.
– Н-да, – еле вымолвил я, – говорят, что счастье есть не само счастье, а его ожидание.
Женщина ничего не ответила, и я подумал, что она просто не расслышала моих слов, как вдруг она сказала:
– Предвкушение – это тоже часть удовольствия.
НЕТОРОПЛИВЫЕ СЛОВА ЛЮБВИ
Дине Рубиной
Свою невесту перед свадьбой Эльханан видел два раза. Первый – в лобби роскошной рамат-ганской гостиницы, где обычно встречаются молодые религиозные пары из Реховота, а во второй – уже на помолвке.
Его отец и мать долго отбирали подходящую кандидатку, советовались со свахами, обсуждали подробности с родителями невест. Их интересовало все: какие блюда любит готовить девушка, нравятся ли ей гладкие пейсы или закрученные в тугой столбик, понимает ли юмор, предпочитает ходить в гости или принимать гостей.
Основные, главные вещи вроде мировоззрения, добродетельности, прилежания и уровня интеллекта выясняли еще на первом этапе – со свахами. Просеянных сквозь тугое сито кандидаток обследовали более тщательно на уровне привычек и наклонностей. Проверяли их на совместимость со вкусами Эльханана, а ведь кто лучше знает, что нравится сыну, если не родные отец с матерью?
После долгих разбирательств из сотни возможных невест были отобраны три, и наступил черед Эльханана. Без взаимной симпатии счастливый брак невозможен, даже если молодые подходят друг другу по всем показателям. Должна возникнуть «химия» – взаимное влечение, но это можно выяснить только при личной встрече.
Эстер он узнал сразу: она сидела на угловом диванчике в чем-то неописуемо розовом, с оборками, бантами, кружевами, и от этого розового ее лицо тоже светилось и сияло, словно люстра в главной синагоге Реховота. Полосы шума, создаваемого бродившими по лобби людьми, волны их запахов, эмоций омывали Эстер, будто океан омывает коралловый риф, и, натыкаясь на ее уверенное сияние, рассыпались перламутровыми брызгами.
Они о чем-то поговорили, Эльханан был серьезен, помня о важности момента, а Эстер постоянно улыбалась и несколько раз даже начинала хохотать, словно Эльханан говорил какие-то смешные вещи. Впрочем, слова не имели значения, он заметил нежный пух над верхней губой – светлый, почти неразличимый пушок – и ужасно захотел прикоснуться к нему, провести пальцем, ощутив его нежность и трепет. Но это, разумеется, было возможным только после свадьбы.
На помолвке женщины сидели в другой комнате. Эстер выглянула на секунду – посмотреть как Эльханан торжественно приподнимает, в знак клятвы, молитвенный пояс, – и тут же скрылась. Он даже взглянуть на нее не решился: слишком много глаз следили за каждым его движением. Ну, а следующая встреча
