Сидевшие напротив сестры вздохнули с облегчением, а моя дорогая жена заметила:
– Вы должны простить моего мужа, девочки. Намерения у него самые добрые, просто иногда он позволяет своему воображению зайти слишком далеко.
Хотя слова эти предназначались Анне, Лиззи и Мэй, первой ответила Луи.
– Вовсе нет нужды извиняться, – заявила она. – На мой вкус, последний отрывок был немного сентиментальный, но вообще – класс. Просто не представляю, как вам удается сочинять такие на диво мерзкие истории, мистер По. Я так рада, что вы приняли приглашение дядюшки Сэмюеля и погостите у нас в Хиллсайде. То-то повеселимся!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Расположенный примерно в полумиле от центра городка, Хиллсайд – так называлась усадьба Элкоттов – был одной из старейших построек Конкорда. Его отличительные архитектурные черты – остроконечные фронтоны, двускатная крыша, массивная каменная труба – свидетельствовали о древности, центральная часть деревянного здания была возведена в конце семнадцатого века. Последовавшие улучшения превратили изначальный загородный дом из четырех комнат в существенно более просторную, хотя и ни в коей мере не в горделивую усадьбу. Укрытый великолепными вязами, ветви которых блистали славными красками новоанглийской осени, дом, выкрашенный в приглушенный оливковый цвет, выглядел очаровательно. Место это казалось зачарованным, и мирный, чрезвычайно уютный дух с первого же взгляда преисполнил мою душу чувством великого покоя.
Средоточием и олицетворением безмятежности, овевавшей это живописное жилище, была сама миссис Элкотт. Мамуля, если использовать ласковое детское прозвище, бывшее в ходу у ее дочерей, оказалась дородной, несколько простоватой на вид женщиной средних лет. Хотя внешне она мало походила на мою дражайшую Путаницу, ее роднила с ней материнская доброжелательность, наделявшая миссис Элкотт неподражаемым обаянием.
Из благоговейного тона, в каком ее дочери неизменно говорили о ней, я уже сделал вывод, что девочек соединяют с матерью необычайные узы внутренней близости, даже более прочные, чем, как правило, возникают при подобных отношениях. Теперь, прибыв в Хиллсайд, я мог убедиться в этом воочию.
Хотя Луи и ее сестер не было дома всего неделю, они бросились в объятия мамули так, словно не виделись уже очень и очень давно. Слезы блестели на глазах у всех, воздух оглашался криками радости. Пыл, с каким миссис Элкотт обнимала своих малюток, несомненно, подогревался и тем обстоятельством, что они наконец-то воссоединились. Вести о трагических событиях в Бостоне уже дошли до нее, и с тем большим облегчением она приветствовала своих крошек, вернувшихся в святилище материнского лона.
Ко мне с Сестричкой она отнеслась куда более сдержанно. Удивляться тут было нечему. Приглашение, приведшее нас к дверям ее дома, в конце концов, исходило не от нее. Мы виделись в первый раз. Конечно, она знала меня, но лишь как писателя, на которого неоднократно и открыто изливались потоки литературной критики ее отсутствовавшего мужа.
Впрочем, как только она прочитала письмо брата (переданное Анной, которой это было доверено), поведение миссис Элкотт ощутимо изменилось – от простой учтивости до искреннего расположения, – и нас пригласили в дом со всей теплотой и гостеприимством, на какие только можно было рассчитывать.
Девочек разместили в двух спальнях, нам с Сестричкой отвели комнату Луи и Лиззи, которые на время перебрались к сестрам. Распаковавшись, мы присоединились к семье за незатейливой, но вкусной трапезой, состоявшей из холодных цыплят, бисквитов и вареной картошки. Затем, поскольку моя дорогая жена была чрезвычайно утомлена поездкой, мы удалились в свои покои, оставив миссис Элкотт в мягком кресле возле камина: Луи примостилась у ее ног, Лиззи и Мэй приютились по обе стороны кресла, Анна прислонилась сзади. Когда мы поднимались по лестнице, я расслышал, как Луи умоляюще сказала:
– Мама, расскажи нам что-нибудь, прежде чем мы пойдем спать. Ну, ту историю про путешествие в Град Небесный, борьбу с Аполлионом и долину, где живут лешие!
Я проснулся от солнечного света, цедившегося сквозь муслиновые занавески. Несколько минут я лежал в постели, не вполне понимая, где нахожусь. И, только оглядевшись, я обнаружил безошибочные признаки того, что здесь живет маленькая девочка: изображения щенков и котят, вырванные из общедоступных журналов и прикнопленные к стенам, полки с набором игрушек, включая полдюжины тряпичных кукол (некоторые из которых срочно нуждались в ремонте), деревянные крючки, на которых были развешаны шляпки, шали и прочие предметы дамского туалета, – и осознание того, где я, тут же нахлынуло на меня.
Выпрыгнув из кровати, я быстренько умылся и оделся. Затем прошел в противоположный конец комнаты, где спала Сестричка. Ласково разбудив ее, я вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Пока я ждал жену, до меня донеслись приглушенные голоса снизу.
Через пять минут мой ангел явился предо мной; вид у жены был посвежевший, хотя все еще, на мой взгляд, нездорово осунувшийся, лицо ее утратило свойственную ему пухлость, и скулы резко обозначились. Однако я ничем не выказал своей озабоченности, напротив, сказал несколько комплиментов по поводу ее ослепительной красоты, затем, взяв под руку, предложил сойти вниз.
Спустившись в столовую, мы застали девочек и их мать уже за завтраком, стол был уставлен большими блюдами с разной вкуснятиной: гречишными оладьями, яичницей, бисквитами, сосисками и ветчиной. Это пиршество, как я понял, представляло собой радикальный отход от обычной диеты семьи, которая, придерживаясь исключительно спартанского образа жизни, основанного на вегетарианских принципах мистера Элкотта, редко когда завтракала чем-либо кроме яблок, холодной воды и черствого хлеба. Однако, учитывая, что мистер Элкотт уехал с лекциями, жена решила приготовить для дочерей специальный, «домашний» стол. Когда появились мы с Сестричкой, они уже практически расправились с едой.
Тепло встреченные Луи и ее сестрами, мы заняли места за столом, после чего миссис Элкотт тут же поставила перед нами тарелки с большими порциями разных лакомств.
– Жаль, что не могу составить вам компанию, мистер По, – сказала Луи, когда я затыкал салфетку за воротник, и, пристально глядя на мою вилку, продолжала: – но нам с Анной надо идти.
– Жду не дождусь следующего года, когда стану взрослой, пойду в школу, буду носить красивые платья и играть с другими девочками на переменках, – заметила маленькая Мэй.
– Видели вы когда-нибудь ребенка, которой бы так хотел повзрослеть? – сказала Луи. – Еще скажи спасибо, Мэй, что тебе не надо день-деньской корпеть над классными заданиями. Уроки мистера Хомстера могут показаться скучнее, чем пустыня Сахара. А некоторые девчонки жуткие снобихи, которые смотрят на тебя как на чумную, если ты не знаешь урока, или дразнятся, если ты не богатый, или подымают на смех, если платье у тебя не модное.
– Вот почему я сижу дома и занимаюсь с папой, – вмешалась Лиззи, чья необычайная застенчивость явно мешала ей появляться на людях.
– Счастливая, – сказала Луи, – уж лучше бы я тоже сидела дома и работала над своей новой пьесой «Проклятие ведьмы», музыкальная трагедия. Симпатичная вещица – лучшая из всего мной написанного, хотя мне никак не удавалось подобрать развязку поэффектнее.
– Я больше не собираюсь играть ни в каких пьесах, – сказала Анна, складывая свой прибор. – Старая я уже для таких развлечений.
– Чушь! – выкрикнула Луи. – Ты у нас лучшая актриса, и всему придет конец, если ты уйдешь со сцены.
– А вы знаете, что мать мистера По была знаменитой актрисой? – вмешалась Сестричка, которая – я не мог этого не заметить – едва прикоснулась к еде, между тем как я успел почти целиком опустошить свою тарелку.
– Правда? – вскрикнула Луи, глядя на меня горящими глазами.
Да, это так, – ответил я, запивая кусок блинчика с сосиской большим глотком крепкого кофе. – Моя праведная матушка, Элизабет Арнольд По, украшала американскую сцену. Ее игра в роли инженю Бидди Блэйра в пьесе Дэвида Гаррика «Барышня-девица» вызвала бурю оваций у большинства наиболее знаменитых театральных критиков того времени, а то, как она представляла обреченную Корделию в «Короле Лире», приветствовалось как чудо драматического искусства.
– Изумительно! – воскликнула Луи. – Я тоже хочу когда-нибудь взяться за Шекспира. Больше всего мне нравится «Макбет». А в нем – все, связанное с убийством. «Что вижу я перед собой – кинжал?» – И тут девочка выпятила глаза, потрясая руками в воздухе на манер классических трагедийных актеров. Тем не
