Получив от миссис Элкотт наставления, как добраться до доктора, мы с Сестричкой встали из-за стола, попрощались с хозяйкой и ее двумя дочерьми, надели плащи и вышли.
Согласно инструкциям, которые предоставила нам миссис Элкотт, до доктора можно было добраться двумя способами. Если бы мы ехали верхом, ближайший путь лежал бы через Лексингтон-роуд. Однако поскольку мы шли пешком, то выбрали другую дорогу – узкую лесную тропу, которая наикратчайшим образом вела туда, куда мы направлялись.
Утро выдалось на редкость красивым, ослепительно яркое солнце и безоблачное небо придавали всему кристальную ясность и чистоту. Когда, рука в руке, мы ступили на тропу, я бросил быстрый взгляд на свою дорогую жену, которую, казалось, уже в немалой степени взбодрил свежий осенний воздух. Непривычное чувство обнадеженное™ преисполнило меня. Если уже сама атмосфера Конкорда служила подобным эликсиром, то, возможно, природные целительные средства знаменитого доктора Фаррагута действительно окажутся такими эффективными, как о них гласит молва.
Мы почти не разговаривали, идя по очаровательной лесной тропе, окаймленной березами и устланной ковром золотых листьев. Постепенно в голову мне закралась странная мысль. Мне представилось, что мы с Сестричкой – персонажи сказки одного из ее любимых европейских собраний: брат с сестрой, выгнанные из дома бессердечной мачехой, которые блуждают по зачарованному лесу, пока не набредают на волшебную избушку, выстроенную из разных сладостей.
– Искренне верю, что ты ошибаешься, Эдди, – с улыбкой заметила Сестричка, когда я поделился с ней своей фантазией. – Ради твоего же блага. Если ты помнишь, красавица, что живет в пряничном домике, превращается в людоеда, который собирается сожрать маленького мальчика, откормив его.
– Я и вправду позабыл, как заканчивается эта история, – сказал я. – Жуть какая! По ничем не смягченному ужасу лишь немногие творения фантазии могут сравниться с безыскусными, на первый взгляд, преданиями европейского крестьянства.
– А мне кажется, некоторые могут, – с озорным видом сказала Сестричка. – Ну например, сочинения одного американского писателя… моего самого-самого любимого!
И эти милые слова, и ощущение чистейшей любви пронизали каждую частицу моего существа. Только шляпка Сестрички помешала мне запечатлеть страстный поцелуй на ее щеке. Поскольку никакие слова не могли передать силу моих чувств в тот миг, я просто пылко пожал ее руку, обтянутую перчаткой. Мы молча продолжали идти дальше.
Прошло еще немало времени, прежде чем тропа привела нас на поляну, посреди которой стояла отнюдь не избушка из пряников и карамелек, а большой, прочно выстроенный деревянный дом блекло-серого цвета. Позади раскинулся просторный сад: пышные кусты и аккуратные грядки со всевозможными растениями, казалось, нежатся в потоках щедрого солнечного света. Небрежно привязанная за повод к коновязи рядом с домом чалая кобылка лениво пощипывала траву.
Когда мы с Сестричкой подходили к этому внушительному жилищу, входная дверь со скрипом отворилась. Из дома вышел человек, чуть помедлил на крыльце, спустился и не спеша направился к жующей лошади. Заметив наше присутствие, он приподнял шляпу, открыв лицо, которое было затенено полями.
Я почувствовал, как стоявшая рядом Сестричка напряглась, и услышал непроизвольно вырвавшийся у нее приглушенный вздох. Ее реакция была более чем понятна, так как представшее нам лицо было одним из наиболее тревожащих, какие мне доводилось видеть, помимо кунсткамеры Ф. Т. Барнума. И вовсе не черты этого человека, определить возраст которого было невозможно, приводили в такое беспокойство. Нос у него был не больше и не меньше, чем у всякого, правильной формы рот дополняли два совершенно нормальных глаза. Отличало его то, что каждый дюйм его лица был усыпан налитыми багровыми прыщами. С точки зрения неприглядности, скажем прямее – уродливости, его превосходил только барнумовский «Мальчик- аллигатор», чья гротескная дерматологическая патология придавала ему сходство с одной из разновидностей крокодилов.
Невзирая на обезображивающий недуг, который предположительно мог вызвать у незнакомых людей некоторую робость, мужчина держался абсолютно непринужденно. Действительно, представившись как мистер Эзра Уинслоу, он положительно стремился привлечь наше внимание к своему отмеченному печатью болезни лицу.
– Чертова экзема, – сказал он, указывая на прыщи, словно мы могли не заметить рассыпанные по всей коже пламенно-красные чирьи. – Чешется жутко. Ходил ко всем этим шарлатанам в Бостоне. Потом услышал о старом доке Фаррагуте. Дал мне вот эту самую мазь. – Сунув руку в карман плаща, он вытащил небольшой, цилиндрической формы пузырек. – Бальзам Фаррагута на основе природных компонентов. Против злокачественных кожных высыпаний, – продолжал он, читая надпись на этикетке. – Изготовлен из бальзамической пихты, смолы мирриса, полынного корня и еще бог весть чего. Док клянется, что он меня в два счета вылечит.
– По своему опыту могу сказать, что растительные мази доктора Фаррагута годятся в любых случаях, – сказал я. – Не сомневаюсь, что и этот бальзам окажется крайне эффективным.
– Надеюсь, вы правы, мистер. Дошло до того, что собственная жена не хочет со мной за один стол садиться. Ладно, удачи вам обоим.
Отвязав поводья, он сел на своего скакуна и, снова приподняв шляпу, рысцой поскакал по Лексингтон- роуд.
Не успел он скрыться из виду, как нас оглушил рокочущий голос, раздавшийся где-то неподалеку:
– Известно ли вам, что самые первые составленные мною лекарства предназначались для лечения укусов насекомых и сыпи? Так что, можно сказать, начинал я на голом месте.
Обернувшись к дому, мы увидели в обрамлении окна человека, в котором я признал самого доктора Фаррагута. Сидя рядом с открытой створкой, через которую явно был слышен наш разговор с мистером Уинслоу, он был виден только до плеч.
– Прошу в дом, друзья мои, – сказал он, вставая с кресла. – Я вам открою.
Взяв Сестричку за руку, я подвел ее к дому. Когда мы поднимались по ступеням крыльца, зеленого цвета дверь широко распахнулась и в дверном проеме возникла особа, с которой теперь были связаны все мои надежды на выздоровление жены.
При первом же взгляде на доктора я значительно приободрился. По всему, что я слышал о докторе Фаррагуте, я знал, что ему уже к семидесяти. Однако стоявший перед нами мужчина был крепок как дуб, на вид ему можно было дать на двадцать – да куда там, на тридцать! – лет меньше. Ростом он был примерно пять футов десять дюймов, широкоплечий, с прямой осанкой и исключительно пропорционально сложенный. Густые и блестящие, белые как снег волосы львиной гривой ниспадали на плечи. Широкий лоб мыслителя и тяжелый, выступающий подбородок – все указывало на недюжинные умственные способности. Лицо его положительно светилось здоровьем, а ясные голубые глаза излучали ум и душевную теплоту. Одним словом, он являл собой пример столь неувядаемого здоровья, что вполне мог бы служить ходячей рекламой своих ботанических снадобий.
– Мистер и миссис По, я полагаю, – сказал он с улыбкой, которая заставила морщинки разбежаться от уголков глаз. – Очень рад. Входите, входите.
Проведя нас в гостиную, доктор Фаррагут предложил нам сесть на набитый конским волосом диван, а сам опустился в стоявшее напротив кресло с высокой спинкой. Аккуратно и просто обставленная комната была очень светлой – солнце беспрепятственно лилось в окна, на подоконниках рядком стояли глиняные горшочки с цветущими растениями. Гравюры в рамках, изображавшие сцены из Святого писания, однако преимущественно – на ботанические темы, висели на трех стенах. Четвертую полностью занимал книжный шкаф красного дерева. На полках теснились тома, многие из которых, судя по потемневшим от времени корешкам, были весьма почтенного возраста.
– Так, так, так, сколь же приятно видеть вас обоих, – сказал доктор Фаррагут, громко хлопнув в ладоши. – Я ждал вас вчера, но, конечно, услышав об ужасных событиях в Бостоне, понял, что вы задержитесь. Чудовищно! Слава Богу, мистер По, вы оказались здесь и помогли раскрыть дело. Думаю, ваш мсье Дюпен не справился бы лучше.
– Признателен за ваше явное знакомство с моими рассказами-рассуждениями, – ответил я, – однако я не претендую на более важную роль в раскрытии этого трагического дела, чем того заслуживаю. – Это утверждение было продиктовано не столько ложной скромностью, сколько жгучими сомнениями, которые я
