До споров ли тут было? Он мчался не оглядываясь и, не последуй мы за ним, может быть, и вправду сделал бы все сам, но как он мог подумать, что мы оставим его одного?
Разумеется, спуститься в овраг прямо с того места, где мы стояли, было невозможно, и потому нам пришлось сначала добежать до развилки, повернуть в долину, а уже оттуда возвращаться к обрыву и оврагу под ним, прямо через заросли травы. Эфезионит всю дорогу бежал впереди; добряк Оломбо, хотя и пыхтел изо всех сил, стараясь не отставать и разделить с ним все опасности, которые могут выпасть на долю ведущего, оказался менее проворным, чем тощий бродяга, а тот, выставив вперед копье, знай себе вспарывал высокую, по грудь, траву, что само по себе было достойно восхищения, учитывая, какие твари могли там скрываться. Правда, к тому времени Мав свистнула наших шавок назад, и, хотя трава скрывала их по самую макушку, по дорожкам, которые они оставляли на поверхности зеленого потока, как лодки на реке, нам было видно, что они несутся впереди, куда не успел добежать даже Ниффт. Мы спускались прямо в поросший лесом овраг и радовались, что ворвемся туда не первыми.
В общей сложности, чтобы вернуться к тому месту, откуда, по выражению эфезионита, низвергся наш груз, нам пришлось проделать путь почти в целую лигу длиной, а потому солнце из утреннего превратилось в полуденное еще прежде, чем мы начали работу по спасению вверенной нам клади.
Ох, и дьявольская то была работенка. Из-за зеленого лесного полога мы и не разглядели сверху, насколько глубок овраг и под каким головоломным углом его склоны ныряют вниз. Но и на этой крутизне деревья, цепляясь жилистыми узловатыми корнями за почву, росли густо, как шерсть на собачьем боку, а колючие плети ежевики и полные шипов ветки каких-то низкорослых кустарников заполонили каждую пядь земли между ними.
Прежде всего нам предстояло добраться до самого дна оврага, чтобы проверить, нет ли там какой- нибудь речушки или трясины, в которую наш гроб мог свалиться так, что мы его и не услышали. Орудуя мечами как топорами, ругаясь на чем свет стоит, поминутно оскальзываясь и натыкаясь на безжалостные шипы, мы прорубались и продирались к самому сердцу этой гнусной, забитой зеленью канавы, да притом еще и душу отвести было нельзя – проклятия приходилось вышептывать, ругательства бормотать себе под нос, ибо мы знали, что вторгаемся в самую вотчину паучьего племени, и держали ухо востро.
На дне оврага обнаружился средних размеров тоннель – свидетельство того, что в дождливое время года здесь протекает довольно солидный поток. Но при нас только жалкий ручеек, питаемый, наверное, родниками, полусонно бормотал на каменистом ложе.
– Грохнись он об эти камни, мы бы услышали, – шепнула Мав. – Висит себе где-нибудь среди веток прямо над нами, куда ему еще деваться-то. Я видела, как он ушел в листву почти посредине оврага, чуть выше по склону, может быть, но не намного, и падал он плашмя, так что кроны деревьев наверняка его задержали. Давайте пройдем немного вверх по течению, убедимся, что его здесь нет, потом разделимся и пойдем вверх по склонам, а уж оттуда будем спускаться, внимательно оглядывая каждое дерево. Солнце высоко, так что хорошо будет видно.
Но завеса из сучьев и листьев оказалась настолько плотной, что от солнца было мало проку – его лучи, прорываясь иногда сквозь хитросплетения ветвей, только ослепляли нас, – и мы, поминутно рискуя оступиться, щурились на кроны деревьев и одновременно прислушивались к каждому шепоту и вздоху, которыми полнился зеленый ад.
Так прошел час, два, три. Время превратилось в трясину, и мы барахтались в ней, с каждым часом все больше утрачивая чувство реальности.
Прочесав овраг на полмили кругом, мы повернули и по собственным следам пошли к тому месту, откуда начался наш поиск.
К Мав, которая продиралась сквозь заросли бок о бок со мной, подбежал двуногий пес и что-то ей сообщил, – пока мы разыскивали потерянную поклажу, они со все возрастающим беспокойством кружили подле, вынюхивая и высматривая. Молодая женщина обернулась ко мне и свирепо цыкнула:
– Тссс!
Я передала этот красноречивый приказ следующему, и так далее, по цепочке, пока все мои спутники не застыли в неподвижности на долгие минуты, которые медленно, но верно складывались в очередной час.
Поначалу в зеленом, полном шепотов и трепета лесном забытьи трудно было отличить правду от видимости. Но уже через несколько минут вынужденной неподвижности мое тело словно утратило плотность, и в него извне просочилось отчетливое ощущение того, что где-то поблизости крадется чужой. И не один, а много. Справа, слева, впереди, сзади, отовсюду накатывал шелест танцующих шажков, почти беззвучных, сторожких, и от них неприятный холодок пробегал по коже.
Лишь по острой пронзительной радости, которая охватила меня, когда волна шорохов схлынула и замерла вдали, я поняла, что все это мне не почудилось и последнее чудовище покинуло окрестности. Тогда прямо на дне оврага я созвала наш маленький отряд на совет.
– Они прошли не очень близко, – сообщила Мав, – иначе бы учуяли нас здесь. Просто много их было, вот и показалось, что совсем рядом. Вообще-то они никогда не ходят такими толпами, а тут как будто строем маршировали, искали что-то… тсс!
Но мы уже и сами услышали: шорох, как будто кто-то тяжелый ворочался в траве где-то рядом.
– Наверху, – шепнул Ниффт и оказался прав. Солнечный луч, пробившись сквозь зеленый полог несколькими саженями выше, упал вдруг на что-то черное и блестящее, и мы с облегчением вздохнули, увидев знакомую резьбу: на дереве висел наш драгоценный гроб – он, видно, задержался в развилке ветвей, но постепенно собственная тяжесть начала увлекать его книзу.
Однако труды наши далеко еще не подошли к концу. Недостатка в крепких веревках у нас не было, и проворный Бантрил, самый легкий из отряда, ловко вскарабкался на дерево. Всего два аршина отделяли его от заветной цели, когда он понял, что тонкие ветки не выдержат даже его веса, а значит, придется завязать на конце веревки петлю и пытаться накинуть ее на гроб снизу. Но попробуйте-ка поймать арканом то, что находится в нескольких аршинах над вами, а вы при этом сидите на суку, который раскачивается от каждого вашего движения, да еще и места, чтобы раскрутить веревку для броска, просто нет. Наш уроженец тундры проявил сверхчеловеческую выдержку и сосредоточенность: снова и снова бросал он петлю, пока наконец не зацепил ею узкий конец гроба, где полагалось быть ногам покойника.
Осторожно, почти не дыша, он начал затягивать петлю. Какое там! Ящик, который, как оказалось, держался на честном слове, немедленно сорвался с места, выскользнул из кроны и полетел наземь. Бантрил отчаянно наматывал свободный конец веревки на сук, надеясь задержать падение гроба, но тот был слишком тяжел, а петля недостаточно туга – деревянный ящик лишь замер на мгновение саженях в десяти над землей, выскользнул из веревочной снасти и рухнул. Удар расколол его надвое, точно перезрелый стручок, что-то узкое и длинное выкатилось из него и закувыркалось вниз по каменистому руслу, пока,
