уместный в больничной палате. Другие демоны, по виду огромные крабы, но обладающие, точно гермафродиты, двумя парами человеческих половых органов, деловито сновали вдоль похотливых зарослей, по-хозяйски время от времени что-то ощупывая или пощипывая.

Но как следовало понимать другую аллегорию подземного мира – огромных черепах, которые то и дело выползали на берег, чтобы отложить в черной гальке целые груды яиц? В следующую секунду из них вылуплялись полчища крохотных чешуйчатых гомункулов, человеческие лица которых отличались пугающим разнообразием и индивидуальностью выражения. Неоднократно становились мы свидетелями того, как они с кровожадностью каннибалов набрасывались на только что породившую их черепаху, обгладывали ее до костей, а потом, набившись в опустошенный ковчег ее панциря, отталкивались от берега и пускались в открытое море.

Не поймите меня превратно: я вовсе не хочу сказать, что сами воды этого моря были лишены каких- либо признаков жизни. Волны его в разных местах то и дело свивались причудливыми спиралями, а громоздящиеся друг на друга замки и башни из облаков и тумана, чьи основания касались поверхности воды, непредсказуемо меняли форму, пульсируя изнутри, точно населенные поднявшимися из морских глубин призраками. Однажды мы наблюдали схватку двух невидимых гигантов на расстоянии примерно полумили от берега. Волны то прогибались чуть ли не до самого дна, то зубчатыми стенами вставали едва ли не до самых небес, пока эти двое кружились среди них в губительном танце. У одного из них была пара не то лап, не то ног, каждая размером с хороший корабль, другой орудовал неисчислимым множеством когтистых щупальцев. Наконец что-то огромное рухнуло на поверхность воды, да так, что волны расступились на мгновение, открыв глубокую долину среди морской глади. Немного погодя, когда все затихло, воздух сгустился в некое подобие шва, из которого потекла шафранно-желтая жидкость; по-видимому, она была плотнее воды, так как долго лежала на поверхности, пуская в глубину спиралевидные корни.

Наблюдая зрелища, подобные этому, вслушиваясь в завораживающий гул моря, мы окончательно утратили всякое чувство времени, как будто превратились в обитателей волшебной страны вечного забвения и покоя. Коварство окружающего нас мира сильнее всего проявлялось именно в абсолютной и мгновенной постижимости всего происходившего. Со всех сторон неслись бессвязные вопли восторга; они сливались в хор, который возносил хвалу тупой Жестокости, торжествующей над беззащитной Жизнью. Легкость, с которой смысл этих песнопений доходил до нашего сознания, сама по себе уже была шагом на пути к безумию. Короче говоря, ноги мы переставляли медленно, зато перед глазами у нас с головокружительной скоростью мелькали видения чуждой жизни. Наверняка прошло немало дней, хотя и не могу сказать сколько, прежде чем Барнар обратил мое внимание на нечто такое, к чему давно уже приглядывался сам. Его голос разорвал внезапно навалившуюся тишину, которая сразу же показалась бесконечной.

– Не могу больше! Я просто должен задать тебе этот вопрос. – И он положил мне на плечо свою громадную лапу, изрядно загрубевшую и потрескавшуюся за последние недели. Другую он вытянул перед собой, указывая на что-то вдали, там, куда лежал наш путь. Двойная белая полоса соляных утесов и разбивающихся у их подножия пенистых волн змейкой убегала вперед, постепенно истаивая на горизонте. Глаза Барнара, которые многие, введенные в заблуждение округлостью его лица, ошибочно называют телячьими, тогда как на самом деле они живые и выразительные, были устремлены на меня. Вид у него был, можно без преувеличения сказать, затравленный. – Скажи мне, я и в самом деле вижу вон там, примерно в трех четвертях пути к горизонту, черноватую точку, которая может оказаться мысом?

Я ответил после долгого молчания, собственный голос показался мне чужим и далеким.

– Да, думаю, именно это ты и видишь.

Изгибы береговой линии растянули наш путь к видению почти до бесконечности. Мы были все еще довольно далеко от вожделенной точки, когда она приняла совершенно определенные очертания, превратившись, таким образом, в источник не только надежды, но и новых сил. То, что издалека казалось крупным береговым выступом, по мере приближения превратилось в маленький мыс, увенчанный скоплением построек, против которого полумесяц волнолома и повторяющие его дугу ряды свай, также поддерживающих здания, уходили в море, зеркально повторяя очертания берега. Обе кривые почти смыкались в неправильной формы кольцо, заключая в свои объятия широкую каплеобразную лагуну. Если этот примечательный элемент пейзажа и впрямь дело человеческих рук, то создатель его наверняка должен принадлежать к фигурам того же легендарного масштаба, что и Гильдмирт, однако других имен такого же класса ни мы, ни Чарнал назвать не могли. Постепенно мы начали укрепляться в уверенности – неожиданной для нас самих, – что встреча с человеком, на которого мы возлагали все наши надежды, все же состоится. Однако зигзаги береговой линии умножали часы нашего путешествия до бесконечности, и все это время чрезмерно яркая подземная имитация заката изливала на нас неизменный ржаво-красный свет сквозь разрывы в тяжелой пелене туч и тумана.

Всю дорогу мы буквально не сводили глаз со своей цели, однако, скорчившись в расселине соляного уступа так близко к морю, как только можно было подобраться, не рискуя целиком отдаться во власть чуждой стихии, мы снова принялись изучать притягивавшее нас место, на этот раз с более близкого расстояния. Более всего нас поразил мучительный контраст между изначальным великолепием и нынешним плачевным состоянием построек.

Ибо время или чья-то злая воля нанесли раскинувшемуся перед нами архитектурному чуду удар в самое сердце: полуостров, на котором оно стояло, разделила глубокая трещина, так что передняя его часть на несколько саженей осела в воду. Увенчивавшее выступ пирамидальное сооружение – которое, судя по его внушительным размерам, вполне могло быть особняком самого Гильдмирта, если, конечно, это и есть его место жительства, – частично затонуло вместе с ним, так что прилив игриво плескался в залах первого этажа. Редкие волны, прорвавшись через заграждение волнолома, радостно взбегали по украшенным лепниной косякам, перехлестывали внутрь дома через подоконники зияющих окон, с любопытством шарили по углам.

Однако все остальное – большая часть окружавших дом построек – сохранило вид на удивление внушительный. Пирс и ряды вбитых в морское дно свай, повторяя изгиб полуострова, служили опорой целой череде элегантных построек, ни одна из которых ни в чем не повторяла другую, причем все они вместе и каждая в отдельности не выглядели ни заброшенными, ни неухоженными. Какого великолепного презрения к законам и порядкам подземного мира исполнено это вторжение человеческого гения, безбоязненно шагнувшего в воды моря Демонов! Какое вопиющее нарушение правил игры, подвластной одному лишь злу вселенной! Только безумец мог отважиться швырнуть в лицо его водоплавающим обитателям такой недвусмысленный вызов, столь дерзко заявить о своих правах. Но все же половина особняка затонула. Разглядев это, мы перестали сомневаться в том, что нашли наконец Гильдмирта или, по крайней мере, его крепость, но все увиденное нами полностью совпадало с описаниями, встречавшимися в легендах. Если Пират, оказавшись в плену подземного мира, на самом деле пользуется в его пределах свободой передвижения, то общая внушительность его обиталища соответствует этому; если же, с другой стороны, верно то, что пленником здешнего мира он стал не по своей воле, то частичное разрушение особняка говорит об этом не менее ясно.

Однако кем все же надо быть, чтобы добровольно прийти в такое место, да еще и построить здесь дом? Эта мысль не давала нам покоя. А уж осознание того, что этот человек так долго выдерживал натиск подземного мира в одиночку, повергло нас в совершенное перед ним благоговение. Теперь он, разумеется,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату