Богиня за стеклом

– Чрезвычайно впечатляет! Не мог бы ты показать мне его изнутри? Быть может, нам повезет услышать, что говорит Старейшинам жрица.

Чуть заметно улыбаясь, Кандрос ответил:

– Возможно, это будет не так уж и трудно. Хотя встреча и не вполне открыта для публики, внутри здания множество галерей, укрывшись в одной из которых мы сможем незамеченными наблюдать за происходящим.

Палаты Совета Старейшин были единственным зданием акрополя, которое превосходило храм Смотрительницы Стад размерами. Для средоточия правительственной активности он выглядел достаточно открытым: обширная система крытых портиков и колоннад, в центре которых располагался собственно Совет Старейшин. В каждой из четырех стен внутреннего зала зияли широкие, лишенные дверей проемы, так что почти из любой части окружающей его галереи прекрасно просматривался весь интерьер, а также можно было отчетливо различить каждое слово, произнесенное под его звенящими эхом сводами. Ниффт отметил это обстоятельство, еще когда они только взбирались по ступеням, на что Кандрос ответил привычной улыбкой.

– Замысел, – объяснил он, – призван отражать честность и открытость помыслов олигархов. Поскольку Старейшины никогда не позволяют соображениям собственной выгоды влиять на проводимую ими законодательную политику, то у них нет причин опасаться, что кто-либо услышит, как происходят прения. Кроме того, у них давно вошло в привычку принимать по-настоящему важные решения в частной обстановке собственных домов, поэтому, собираясь здесь, они лишь добавляют торжественности новому закону, все щекотливые стороны которого они рассмотрели заранее, облекая его в приличные, не вызывающие настороженности слова.

Поднявшись, они обнаружили, что в коридорах и среди леса колонн полно людей. Праздношатающиеся гуляки разговаривали на пониженных тонах. Казалось, все прислушиваются к женскому голосу, доносившемуся из зала заседаний Совета Старейшин. Звучал он пронзительно и резко, но слов друзья разобрать пока не могли.

– Тем не менее, – продолжал Кандрос, – определенным людям при определенных обстоятельствах удается убедить Старейшин собираться здесь, даже когда присущая им деликатность побуждает их предпочесть более потаенный способ общения. Например, мастера кузнечной гильдии имеют право на одну сессию в год для обсуждения своих профессиональных вопросов. А Оракул Богини может созывать их на заседание каждый раз, когда она решит, что очередное откровение Смотрительницы Стад этого требует.

Они направлялись к ближайшему входу, и доносившийся оттуда женский голос с каждым их шагом раздавался все отчетливее, пробиваясь сквозь им же самим порожденное эхо, что витало меж мраморных колонн и коридоров снаружи.

– …потому что именно о деньгах говорю я с вами вновь, господа. И нечего ерзать и морщиться, мы и раньше уже вели об этом речь, – чуть больше года тому назад, к примеру, припоминаете? Посох, Молот и Наковальня! Да что на вас такое нашло, господа? Наша небеснорожденная Смотрительница Стад, которую вы все почитаете и которую вы сами благодарили за покровительство не менее двадцати раз в течение только моего срока служения! – наша Богиня обратилась к нам с просьбой, что и привело – разве нет? – к тому предыдущему случаю, на который я ссылалась, когда мы тоже говорили о деньгах, в точности как сейчас, – вы не забыли, как это было, господа? Что вы говорите, Член Правления Поззл? Прошу меня извинить, но я не расслышала ваших слов, не могли бы вы повторить погромче, пожалуйста?

Если какой-нибудь другой голос, кроме ее собственного, и прозвучал в зале, то Ниффт и Кандрос, стоя на галерее, не уловили ни малейшего писка. Они повернули на дорожку, которая вела прямо к одной из дверей, и впервые за все время увидели говорившую. Она стояла на высокой узкой трибуне, по форме напоминающей корабельный нос, в окружении полукольца мраморных сидений, на которых расположились Старейшины. Маленького роста, с непокорной гривой волос, сжатые в кулаки руки засунуты в нагрудный карман передника, из-под которого виднелись края потрепанной туники, вкривь и вкось подхваченные булавками на высоте примерно середины голени, вероятно, чтобы не ограничивать свободу движений ее обутых в сандалии беспокойных ног. Женщина подалась вперед, всем своим видом подчеркивая, сколько важности придает она повторению якобы произнесенного им замечания, но даже в этой позе ноги ее не стояли на месте. Цветущий мужчина в центре самого высокого ряда мраморных скамей мрачно покачал головой. Тоном давно свыкшегося с несправедливыми нападками человека он произнес:

– Вы ошибаетесь, Дама Либис, я не сказал ничего.

– Вы ничего не сказали? Ах, вы имеете в виду, что ничего не сказали сейчас! Понимаю! Потому что во время прошлогодней дискуссии вы говорили чрезвычайно много, может быть, поэтому я и ошиблась, решив, что вы собираетесь вновь повторить то в высшей степени изящно сформулированное замечание, которым вы закрыли прения в прошлом году. И, клянусь богом, бы и впрямь произнесли весьма впечатляющую, хотя и небольшую, речь, Поззл; я особенно хорошо помню одно из ее положений. Вы помогли нам осознать, сколько будет стоить возвращение стада Богини. Вы подсчитали, что если животные и впрямь так велики, как она говорит, то возвращение из южного Кайрнгема хотя бы одного из них обойдется городу дороже, чем сооружение трех общественных зданий. Объяснение было очень наглядным и доходчивым, особенно в свете вашего, джентльмены, горячего желания субсидировать постройку нового здания гильдии кузнецов, которых, известно небу, просто необходимо было задобрить после того, как вы проявили бездну изобретательности, заставив выплаченные ими в муниципалитет налоги работать на себя! Но подумать только! Как меняются со временем наши взгляды! Возвращение любого из животных Богини домой стоило бы городу трех зданий. А во сколько зданий обойдется нам очередное бездействие? Сколько вообще зданий в Наковальне-среди-Пастбищ?

Задавая эти вопросы, жрица стояла вполоборота к своей аудитории, но тут вдруг резко развернулась и снова обожгла их яростным взглядом.

– Запомните как следует! – чуть ли не проревела она. – Попомните мои слова, и в особенности обратите внимание на то, о чем я не говорю! – С минуту женщина молча ухмылялась, явно наслаждаясь прозрачностью брошенного намека. Свои волосы цвета дикого меда она носила забранными под металлическую сеточку, которая, однако, давно уже не могла сдержать натиска ее мощной гривы, а лишь тонула в ней, так что отдельные пряди тут и там высовывались сквозь переплетения тонкой проволоки, делая хозяйку святилища похожей на рассерженного ястреба со взъерошенными перьями. Нос ее, как и все остальные части тела, не отличался большими размерами, но имел характерную горбинку и, вероятно из-за соседства с глазами, большими, черными, живыми, производил впечатление как раз такого дыхательного органа, который вечно суется, куда его не просят, напрашиваясь на неприятности. Изящно изогнутый маленький полногубый рот наводил бы на чувственные размышления, оставайся он хотя бы на мгновение в покое, но он был либо целеустремленно сжат, либо кривился в иронической усмешке. Ниффт и Какдрос, прислонившись к противоположным косякам, ленивым оценивающим взглядом окидывали женственные округлости бедер и небольшой, но упругой груди, угадывавшихся под туникой.