– Барнар, разве мало того, что мы сначала поклялись найти могилу Пелфера, а уж потом я дал обещание помочь тебе с Ведьминым Семенем? Неужели нельзя разрешить эту болезненную контроверзу на простом основании первенства?
– Если уж на то пошло, Ниффт, то почему более раннее обязательство более свято?
Спорить было бесполезно. Снова настала тишина. Снаружи, из личиночной камеры, эхом доносилось цоканье и шелест огромных хитиновых ног, плетущих кружева изысканного танца, влажное чавканье личинок и бредовое воркование демонов на пороге полного уничтожения. Размеренные звуки могучей жизни Гнезда мягко и ненавязчиво стерли мои мысли, и я погрузился в сон.
Однако немного погодя тонкий ручеек приглушенных звуков, точно щекотка, вытащил меня из глубин забытья. Некоторое время я лежал прислушиваясь. Затем крадучись поднялся и обнаружил, что Острогал высунул из горловины мешка всю конечность и его трудолюбивые коготки уже почти справились с завязками.
Я разбудил Барнара, и мы вместе принялись вершить суд над усеченным демоном. Извержение многословных извинений последнего иссякло, как только Барнар сделал движение топором.
– Ты уже предал наше доверие, – сказал я Острогалу. – Теперь клянешься, что готов понести любое наказание, чтобы только вернуться к изначальным условиям договора. Очень хорошо. Мы настаиваем на осторожности. Тебе придется расстаться и с этой конечностью, если ты и дальше намерен находиться здесь. Если это условие для тебя неприемлемо, мы готовы вернуть тебя личинкам.
Острогал согласился моментально.
– Договорились! Договорились, пусть так и будет. Мне нужна только шея и маленький кусочек грудной клетки, чтобы пустить корни, и все, при условии, что вы меня посадите. Покорнейше соглашаюсь с вашими мерами предосторожности. Только обещайте выслушать все, что я скажу о Снадобье для Полетов, когда у вас будет желание. Задавайте любые вопросы, и, клянусь, я сумею вас убедить. А как только вы встанете на крыло, как только, о великолепные, Снадобье будет у вас и вы будете свободно парить среди ветров, вы сами благословите день, когда наши пути пересеклись здесь. Вот увидите, мои благодетели!
С этими словами он протянул щупальце, и Барнар его оттяпал. Мы положили демона обратно в мешок, завязали еще туже, чем раньше, повесили повыше и вернулись к своим гамакам и прерванному сну.
X
Коль жаждешь к Груди Материнской припасть,
Чтоб Жизни великой вкусить,
Сторожко сквозь Гнездышко надо шагать!
С оглядкой из чашечки пить!
Утром нашего четвертого дня в подземелье я топтался по медленно оседающей спине огромной личинки, поджидая, когда наступит пора выдернуть шланг и вернуть его к потолку.
Пока личинка медленно, но верно опускалась подо мной, я разглядывал ее сородичей. Барнар, просигналив откачку третьей за сегодняшний день личинки, вернулся из подсобки и взобрался наверх, чтобы составить мне компанию.
– Здесь что-то большее, чем простое оживление, – говорил я ему. – Клянусь! Все вокруг просто… кипит! Смотри, вон уже и за пустыми пришли. – На расстоянии копейного броска от нас какая-то Нянька нависла над опустошенным свертком второй за день личинки и принялась пожирать его. Все в камере были чем-то заняты; кормление шло повсюду. Куда ни глянь, взгляд упирался в спешащую Няньку или Лизуна. Необычайное оживление царило в Гнезде с момента нашего пробуждения, не прекращаясь ни на секунду.
Барнар согласился.
– Больше всего меня поражают куколки. Наверное, это означает… что-то вроде резкого прироста населения, не так ли?
В глубокой задумчивости стояли мы на спине опадающей личинки. Что еще могло это означать? В первые дни нашего пребывания в подземелье Няньки лишь изредка выносили из камеры куколок. Они формировались постоянно; матерея, достигшие максимального размера личинки становились малоподвижными и покрывались толстым слоем блестящего секрета, который через день-другой затвердевал, превращаясь в кокон. Их-то и переносили Няньки в специальное укрытие (так нам рассказывали), где со временем из куколок вылуплялись и достигали размеров взрослой особи молодые Пожиратели.
Но сейчас, куда бы и когда бы ни устремили мы свой взор, повсюду он натыкался на Нянек, тащивших куколок. Соответственно, освободившиеся места немедленно занимали новые личинки, поступавшие из Инкубатора. Барнар поколебался немного, потом добавил:
– Наш друг в мешке настойчиво требует аудиенции у наших сиятельных особ. Пока я сигналил наверх, он все дудел сквозь мешок, убеждая меня, что в Гнезде происходят «многозначительные перемены».
Такая чувствительность демонического обрубка, упакованного в крепкий мешок, лишний раз напомнила нам о чрезвычайной прозорливости его сородичей во всем, что касалось поведения и образа жизни Пожирателей.
– Что ж, пойдем поболтаем с ним, – предложил я. Мы отцепили шланг от опустевшей оболочки, на которой стояли, забросили его под потолок и зашагали в подсобку.
Даже сквозь мешок, который лишал его возможности видеть, Острогал почуял наше приближение, хотя мы и подкрадывались как можно тише, специально, чтобы его проверить.
– О сиятельные! Осмелюсь ли обратиться к вам? Осмелюсь ли обременить вас почтительнейшей заботой о вашей безопасности?
Что мы теряли, согласившись выслушать его? Извлеченный из заточения и водруженный на каменный выступ, Острогал выглядел здоровым и свежим, как обычно. След недавно перенесенной ампутации зарубцевался чисто и гладко. Сотни глаз, точно чадящие масляные светильники, лучились чужеродным беспокойством.
