«Другая половина» были такими людьми, с которыми священник не имел шанса пообщаться. Джонни и Мики знакомились с ними у Джимми-башмачника и на улицах между двумя и шестью утра, когда родители думали, что ребята спят.
Джимми чинил обувь, Башмачником его нарекли за любовь к своему ремеслу. Прозвища давали всем и каждому. Но по субботам он играл еще одну роль, хотя в этом деле мало прославился. Джимми Донателло любил играть не меньше чем дышать. И хотя трудился в поте лица и был отличным мастером, старался, чтобы работа не мешала азартной игре, особенно по субботам.
Передняя часть мастерской, хотя здесь стояла необходимая для починки обуви громоздкая шумная машина, была сравнительно невелика. Мики хозяйничал в будке чистильщика. Она была приподнята над полом и имела два «золотых стремени», куда клиенты ставили ноги, пока им полировали ботинки. Мики, прежде чем начать работать, всегда сам устанавливал их ступни.
– Хуже всего, – учил он своего протеже Джонни, – если нога соскочит со «стремени». Поэтому следи за тем, чтобы каблуки попали куда следует.
Игра шла в задней комнате, которая была больше передней. Она начиналась в восемь утра, когда открывалась мастерская. Первым появлялся Арти. Он был сродни часовому механизму. Приходил до ребят, а иногда даже раньше хозяина Джимми. Поскольку Джонни был здесь пятым колесом в повозке, утром в субботу его посылали в конец квартала, в ресторан Пита за кофе и сигаретами. Ему нравились эти утренние часы по выходным: город только-только просыпался, и улицы еще пустовали – лишь хозяева лавок готовились к предстоящему дню и трудились как муравьи. Во всем этом чувствовалось нечто очень чистое, ясное и безмятежное. Как только Джон ни переступал порог, Пит принимался готовить контейнеры с кофе. Говорить ничего не требовалось. Заказы повторялись каждую субботу: для Джимми с молоком и одним кусочком сахара, для Арти черный без сахара, для ребят обычный (с молоком и двумя кусочкам сахара).
К тому времени, когда Джонни возвращался в мастерскую, начинался первый круг игры в «двадцать одно». На входных дверях висел небольшой колокольчик, и хозяин слышал, когда приходил клиент. Требовало большой сноровки бросить игру, выйти к посетителю, а затем возвратиться и продолжать как ни в чем не бывало. Но по субботам Джимми пользовался дополнительной роскошью – помощью Мики, который вот уже несколько лет работал в мастерской. Парень не только умел справляться с механизмами, знал, как починить обувь, он был еще и знаком с клиентами. Джимми гордился тем, что мог отыскать ботинки, не глядя на квитанцию. Мики присматривался к нему и перенял это. По субботам он практически заправлял мастерской. И пока старший из приятелей занимался клиентами, Джонни чистил обувь. Ребята жили ради этих суббот.
В десять появлялись Вито с Кармин, начиналась игра в крэпс.[15] К тому времени задняя комната наполнялась людьми, и там собиралось не меньше десяти человек. Дым висел такой, что не разглядеть себя, и царил полумрак: лампы горели только по углам, где шла игра, – ни дать ни взять притон. Все говорили разом, и деньги переходили из рук в руки со словами: «На этот раз двадцаточка моя» или «Ваши не пляшут!» В редких случаях ребятам разрешалось заходить в заднюю комнату, обоих очаровывала открывающаяся там картина.
Их любимцем был Вито. Вито считался крутым. Одевался всегда безукоризненно и, прежде чем приступить к игре, каждый раз задерживался в мастерской, чтобы отполировать обувь. Он не просто давал хорошие чаевые, хотя и это кое-чего стоило. Он еще обращал внимание на ребят, проводил с ними несколько минут, интересовался их жизнью. В то время как для других они были просто пацанами. Но все изменилось после того, как Мики вдруг сказал, что Джонни – «мэр Лексингтон-авеню». Теперь каждый хотел, чтобы его ботинки почистил лично «его честь». Джонни поначалу расстраивался: ему казалось, что он занимается обманом – ведь этим прозвищем священник наградил не его, а Мики. Но неприятные ощущения отступили, как только карманы стали разбухать от денег.
– Ребята, а вы хоть пробовали своих одноклассниц? – спрашивал Вито.
– А как же, – солидно кивал Мики. – На этой неделе трех. – Иногда он менял количество, но это не имело значения – Вито понимал, что мальчишка лжет.
– Слушайте старика Вито, – продолжал их любимец. Ему было лет тридцать пять. – Обращайтесь с ними хорошо. Обращайтесь с уважением, и девушки ответят вам всей душой. И еще: прилично одевайтесь. Девочки не любят гулять с ханыгами. – Вито смеялся, ребята смеялись вместе с ним, а затем он скрывался в задней комнате. Вито был настоящим денди – носил шелковые рубашки и брюки из акульей кожи, но Мики и Джонни знали: с ним шутки плохи.
В час или около того приходил Фрэнк. Всегда с кем-нибудь, не переступал порога мастерской, пока Джимми не приглашал его внутрь. К часу деньги у игроков начинали иссякать, и он был тут как тут, чтобы пополнить запасы.
Фрэнк был ростовщиком, и его появление вызывало волнение. Пока Джимми провожал его в мастерскую, некоторые по-быстрому сматывались, горбились, надвигали шляпы на лоб и исчезали за порогом. Они не признавали Фрэнка, а он, в свою очередь, не признавал их.
– Фрэнк – джентльмен, – как-то сказал мальчуганам Джимми, когда все остальные разошлись. – Он не занимается выколачиванием денег в моей мастерской.
Те, кто каждую неделю сбегал при его появлении, явно не знали об этом соглашении.
Игра была лишь частью интересного взрослого мира, связанного с обувной мастерской. Племянник Джимми работал в ветеринарной клинике доктора Фини, которая находилась прямо за углом. Док регулярно заходил почистить ботинки, но только вечерами по будням и никогда по выходным. Он садился постоянно на один и тот же стул, ставил в золотые стремена вычищенные накануне штиблеты и принимался философствовать о жизни. Его характеризовали две вещи: он всегда был пьян, хотя это не бросалось в глаза, и втягивал в разговор всех присутствующих.
– Ребята, какого рожна вы курите? – поинтересовался он как-то у Мики, держа сигарету в пожелтевших пальцах. У дока была привычка до бесконечности не стряхивать пепел. Он сам не сбивал его с кончика и не позволял падать.
– Нравится, – ответил Мики. Он относился к взрослым уважительно, но без подобострастия.
– Нравится-то нравится, но это тебя убивает. Быть бы богатым задним умом, я никогда бы не начал.
– Так отчего не бросите? – удивился Мики.
– Не могу. Уж очень пристрастился. Если суждено помереть, так почему бы не помереть от того, что любишь?
– Настанет час, и сыграешь в ящик, – шумно вздохнул Джимми. – Вот жил тут один парень, богатый парень с Парк-авеню, такой же богатый, как ты, док. – Все рассмеялись, потому что док был из Уэстчестера. – Я еще чинил его ботинки. Так вот, он бегал каждый день по парку и вокруг водохранилища, не курил, спиртного в рот не брал. Каждый раз, когда являлся сюда, заказывал апельсиновый сок. И на тебе: в тридцать пять лет замертво упал на улице. Придет час – не отвертишься.
– Когда придет мой час, я хотел бы умереть бухим.
Мики и Джонни переглянулись – они понимали, что это желание легко выполнимо.
Карл работал на дока, трудился в ветеринарной клинике двадцать лет и, подобно доку, постоянно закладывал за воротник, но в отличие от шефа по Карлу сразу было видно, что он пьян. Он был черным, и док заставлял его надевать синюю форму, чтобы люди думали, будто он уборщик или кто-то в этом роде. Штаны носил так, что они едва не спадали с его задницы, но этого никто не замечал, поскольку рубашки Карл всегда выпускал поверх штанов. У него было всего несколько зубов цвета грязно-желтого. С губ постоянно свисала сигарета «Лакки страйк», и, когда Карл открывал рот – а он его почти никогда не закрывал, – казалось, что она не удержится и упадет. В первый год, когда мальчики познакомились с Карлом, они не понимали почти ни слова из того, что он говорил. Отчасти из-за его манеры речи, отчасти по причине обычного состояния подпития. Но постепенно ребята привыкли к его языку, как люди, оказавшись в чужой стране, постепенно начинают понимать, что говорят вокруг них. Осмос, или как это там называется? Не важно. Но когда они научились разбирать его речь, то нашли Карла довольно забавным.
Док тоже был забавным, в своей насмешливой манере. Однако док был аристократом – с превосходным маникюром, с безукоризненно белыми зубами, богато одетым. Мысль, что эти два человека
