– Дверь, говорю, открытая, вот и вошел.
– Вот и выходи, как вошел. Я когда ору, на весь подъезд слышно.
– А ты не ори, – посоветовал мужик, – меньше воды с тебя выйдет.
– Убью, если врешь.
– Да ладно, – миролюбиво согласился мужик, – могу и уйти. Мне чего. – А сам подумал: «Удушить бы тебя, дура, подушкой. А после с балкона скинуть, как куклу Мальвину».
– Ты кто? – округлила глаза Альбинка.
– Мы слесаря. Течет от вас, вот и вызов. А то мне больно надо глазом рисковать.
– Иди в ванную, – велела хозяйка. – А я проверю, что ты за слесарь.
Осторожно она проследовала за коренастым опасным мужиком небольшого флотского роста, по- слесарски облаченным с грязноватую робу. Ванна стояла по уши в воде, это дура хозяйка бросила замачивать белье и все забыла.
– Протекло, – деловито сообщил слесарь, перекрывая и спуская воду, шлепая в кедах по болоту. – Оплатишь соседям по полной. Подмывать то будешь?
– Да пошли вы, – вяло промямлила дочь «адмирала», уперлась на кухню и там, сев на стул, тихо заплакала, прислушиваясь, как мужик в ванной возит какой-то тряпкой и сливает воду. Через время мужик сунулся на кухню и нерешительно спросил, слушая, как хозяйка хлюпает носом:
– Оплатишь, что ли? Или акт составляю.
– Военморы вас, гадов, грудью защищали, – выдохнула Альбинка, – а вы – акт. Звери. Выпить чего- нибудь есть?
– Конечно. Сейчас! – слесарь мастеровито оглядел кухню и уселся на стул напротив Альбинушки. – Может, чайку? Со сладким.
– Конечно, сейчас, – злобно отозвалась хозяйка.
Но встала, прошлась по захламленному пространству, оглядывая все удивленно. И тут увидела пакет, оставленный «мужем». Там лежали хлеб, сухая колбаса, сардины, что-то еще, сок. Альбинка стащила в мойку грязь со стола и выложила жратву. Шлепнула на плиту кипятиться чайник и вновь уселась.
– Хорошо тут у тебя, спокойно, – сообщил слесарь, накладывая сардины на ломоть хлеба.
– А ты мне не тычь! – воскликнула женщина. – Ты кто есть такой? Напильник от зубила. А у меня отец адмирал, соединением командовал, тыщи таких под воду навстречу водорослям отправлял. Чтоб всем вам гнить достойно.
– Ладно, – примирительно отступил слесарь и вытянул из внутреннего кармана, как факир женщину из распиленного гроба, небольшую фляжечку. – Склянки-то найдешь, командир?
Альбинка посмотрела на водку, на грязного, криво улыбающегося слесаря, на свои облупленные ногти и опять захныкала.
«Вот дура, – подумал слесарь. – То дай, то не дай. Вроде, не пьянь, от вида водки слезится. А в доме – какой там адмирал».
– Не гунди, – сказал. – Со здоровьицем.
Альбинка хлопнула, поперхнулась и заела, давясь хлебом.
– Если захочу, то через час здесь будет стерильность. Только чихну! Чистота и хрусталь сиять. А… через полдня… вообще будет все одно к одному, постирано и глажено. Вот, – метнулась в комнату и вытащила на кухню и предъявила слесарю идеально отутуженный праздничный воинский костюм отца. Слесарь несколько подобрался, даже утер замасленные губы. Альбина вернула костюм в строй шкафа.
– За море, – сообщил слесарь, чуть плеща из бутылочки.
– Если я захочу, – повторила, – завтра за мной здесь будет муж, полковник штаба тыла, который разведен и три года круги вокруг выписывает. И денщик на побегушках. А горничная будет утюжить с семи до двадцати семи ковры в спальнях, как вечный двигатель. Как вечный дневальный… Под бодрые марши.
– Чего ж не хотишь? – ехидно скривился слесарь, подливая только себе.
– А не твое дело, – резко выступила хозяйка, отодвигая и разбрызгивая из стопки. – Твое – прокладки менять, и чтоб у всех без протечек. А то напишу телегу, и в ДЭЗе тебя изымут. Вычеркнут из списков. Внесут в списки списанных на берег и выпавших за борт. В надлежащую волну.
«Сволочуга, – подумал слесарь. – Сама, вроде, так не ведьма, а грозится. И водку брызжет, миллионщица. А у самой, небось, и мужа нет».
– Мы свое дело знаем, – сурово возразил вслух. – У рабочего класса все права не отымешь.
– Что права? – изумленно возмутилась хозяйка. – Одни права в цене – водительские. А все остальные – дым и копоть. Ты что с ними, спать будешь?
– С кем? – потерялся слесарь, а сам подумал: «Наверно, заразная. И болезни плохие».
– С правами, – и Альбинка глотнула водки, глубоко выдохнув.
– Чайник отключи, – посоветовал слесарь.
– Сам что, безрукий? – обозлилась хозяйка. – Нужны связи, связи, слесарь. Одна только подруга может нагрузить тебя больше, чем три института и два училища.
– Какая еще училища? – непонятно с чего обиделся мастер разводного ключа.
– Слесарная, – выдавила Альбинка, жуя колбасу и уставясь в невидимую стену. – Вот у меня, лучшая и закадычная. Девчонками на танцах и в компашках, не разлей шампанское. Алеська, дочь полного адмирала, замкомполит-гарнизона. Гарнизоны, когда его видели, дыбом волосы под бескозырками вспухали, у офицеров от кортиков моча струилась.
– Прям моча, – испугался слесарь. – Со страху, что ль?
– С любви, – иронично прищурилась хозяйка, презрительно оглядев человека без кортика. – Лучшая подруга тех дней. И сосватала мне жениха. Стройный, в танце носится, как ошпаренный. Сноса нет. Изящен, талия, рот не закрывает. Только почти по-французски и испански. Почти дипломат. Красавец.
– И красавец? – скривился слесарь и сожрал здоровый ломоть сухой.
– Ну не ты же! – заорала Альбинка, вся бесясь. – Если сложить сто таких, как ты… или сто сорок, все одно, красивее его не будет. Жемчужные зубы, улыбка в пол-лица, а из них идут сладкие слова в девичьи розовые ушки. Одним словом, дипломат молодой, прямо перед командировкой. Подыскивает не срамную пару.
– Тебя, что ли? – усомнился слесарь, а сам подумал: «Рожа опухшая, но видная, может, когда и клюнул дипломат».
– Меня, единственную, – неожиданно тихо, вспоминая, прошептала Альбина. – Я, конечно, смекнула, что подружка Алеська… со своего плеча обноску. Прямо подхожу… на одном пикнике на их даче возле служебной «Волги» и спрашиваю лучшую напрямик: «Тасканое, со своей груди даешь? Видишь, что втюрилась я?» А Алеська, тоже парная, под шампанью, отвечает:
– Зачем мне, Альбинушка, два. Видишь, с молодежным шустрилой сошлась. Это тебе с чистого сердца от меня сюрпрайз… Брюссель, Париж, Рим, далее везде. Не смотри, что чуть штопанный, зато нежный
И жмурится. А солдатик-шофер, что на пикнике в «Волге» сидел, со страха, что лишнее слышит, прямо в сиденье втерся, весь белый. А мне что! Я к дипломату подошла, за руку цап! Идем, говорю, милый, на антресоль. Буду тебе давать представление «под куполом цирка». Будто под розовым парусом в бескрайней регате. И, слышишь, слесарь, я такого нежного больше в жизни и не встретила. Все битюги, уроды и импотенты. А потому что дипломат. Весь в этикете вымученный, как в винном соусе.
– Ну и где он?
– Кто?
– Париж этот Лондон.
– Закурить есть? – спросила грубым голосом Альбинка.
– Не дымлю, зря добро переводить.
– Так ты тоже дипломат? – усмехнулась «адмиральская» дочь и вытрясла в рот капли из стопки. – Сдулся дипломат. Оказалось, назначили его в глубь африканских племен – Буркина Фасо, Бермудское Конго, где крокодилы от заразы сто прививок колют. Как он меня на коленях умолял в Африку эту, к бедуинам верблюжьим, как плакал по-французски и ругался испанским матом.
– Есть такой? – встрепенулся любознательный слесарь, а сам подумал: «Эта много знает».
– А ты думал, – подначила Альбинка неуча-дурака. – Только мы мастера. И Брюссель, и Монака эта –
