вереницы поверженных хунну — здесь прошел ударный полк Вакулы. А вот недавние враги лежат уже целыми валами — тут сражались те, кто принял удар хунну в лицо. Поле стонало и кричало.
Воеводе лекарского обоза я приказал подбирать и лечить всех раненых, как своих, так и врагов, чем вызвал его крайнее удивление. Старый вояка был твердо убежден, что лечить надо своих, а врагов из милосердия добивать. И хотя, я думаю, он от своего убеждения не отказался, ослушаться меня все же не посмел. Поднявшись на косогор, я надел на себя кольчугу. Взглянул на Кладенец. Он был весь залит уже спекшейся кровью и слабо мерцал. Крест на груди потух, едва я вырвался из боя. Большинство воинов возвращалось к своим полкам, ориентируясь по знаменам. Преследование продолжали теперь лишь воины Вакулы.
Подъехал Вышата. Он был ранен в руку, которая висела на перевязи. Несмотря на это, воевода был доволен и улыбался:
— Никак не ожидал, честно говоря, что сможем устоять против такой рати! Да и потери у нас не такие уж огромные! Зато врагов набили, что куропаток!
— Будем считать, что боевое крещение мы приняли! — ответил ему я.
Ближе к вечеру подоспела еще тысяча воинов из полков, ушедших ранее к югу и не успевших нагнать нас на марше. Они сменили лошадей и сразу же устремились вдогон за убегающим врагом. Оставшиеся же на поле приступили к погребению павших и дележу добычи. Тут уж я ничего не мог поделать, ибо таков закон всех войн и пытаться что-то изменить было бы бессмысленно. Объезжая поле боя, я с внутренним содроганием смотрел на тела погибших, рассеченных и иссеченных мечами и копьями.
— Nulea salus bello est! — сорвалось невольно с губ. — Нет блага в войне!
— Что? Что? — переспросил меня ехавший рядом Вышата.
— Да это я так, — ответил я ему. — Это я о своем!
— Жалеешь, что ли? — понимающе хмыкнул воевода.
— А как же, столько крови пролили!
— А как ты думал воевать-то, без кровушки? Такой войны еще не придумано!
Ответить на сие мне было нечего.
Нас нагнала старуха Эго. Ведьма находилась при лекарском обозе и помогала своими снадобьями выхаживать раненых. Для более быстрого передвижения бабке выделили какую-то старую клячу, с которой та весьма сноровисто управлялась. Сейчас ведьма была озабочена, ее волновала судьба Горыныча и Всегдра. Ничего утешительного по этому поводу сказать я ей не мог:
— Будем ждать и надеяться! Иного нам теперь не остается!
Горыныч
— Ба! Старый знакомый! С тобой-то что случилось? — спросил я его удивленно.
— Да так! — ответил он мне, щуря глаза. — Повздорил тут немного с одним приятелем!
— Досталось-то тебе, однако, прилично! — покачал я головой, оглядев боевые раны крылатого пса.
— А на нас, собаках, все быстро заживает! — сплюнул тот демонстративно презрительно. — Зато вот блохи мои все, кажется, повыгорели, так что теперь не жизнь, а одно блаженство будет!
Как выяснилось чуть позже из рассказа Всегдра, атакованные Степным Змеем (именно так назвал своего грозного противника знающий толк в этих делах Горыныч), они были вынуждены уйти высоко в облака. У Горыныча со степняком, как оказалось, были свои давние счеты. Двум огнеборцам трудно ужиться в одном небе. Уже гораздо позже я узнал, что во вражде мужчин, как это обычно бывает, замешана дама, в данном случае некая Змеиха, живущая в Рипейских горах. Как говорится, “шерше ля фам”… Вот почему, едва завидев друг друга, старые враги мгновенно забыли обо всем на свете и принялись выяснять давние отношения. За облаками бой продолжался с переменным успехом. У степняка было много голов, зато Горыныч брал опытом, да и огненная струя у него была куда более мощная. И все же Горычычу пришлось не сладко. Но в самый напряженный момент боя, когда двенадцатиголовый сумел спикировать на Горыныча сзади и обдать его столь мощным огненным валом, что даже броневая чешуя нашего Змея начала дымиться, а Всегдр едва остался в живых, откуда-то снизу появился Симаргл и без всяких раздумий впился степняку в самое чувствительное место под хвостом. От внезапной безумной боли разом взвыли все двенадцать голов. Крылатый злодей лишь на несколько мгновений потерял ориентацию. Этого оказалось достаточно, чтобы он был атакован и сожжен не растерявшимся Горынычем. Однако и Симарглу досталось — степняк успел напоследок не только опалить его своим пламенем, но и хорошенько огреть хвостом, так что бедный пес кубарем летел едва ли не до самой земли.
— Ты-то откуда там оказался? — спросил я Симаргла, когда тот приковылял ко мне на трех лапах с перевязки от старухи Эго.
— Да к тебе повидаться летел, Посланник, с приветом от Лады! — прорычал пес со всею возможной для него ласковостью. — Вот угораздило в драку ввязаться. Уж больно люблю я это дело!
— Так где привет-то? — достаточно бестактно прервал я его.
— Ты его уже получил! — улыбнулся во всю ширину своей собачьей морды Симаргл. — Лада просила передать тебе, чтобы ты не волновался насчет Перуна. Он уже получил полную отставку по всем пунктам, да и Сварог разгневан на громовержца ныне так сильно, что тот почти не показывается в Ирийском саду, а шляется где-то по небесам и весям!
— Что еще просила передать мне Лада?
— Чтобы ты берег себя и не рисковал понапрасну. Потому что ты теперь не один, а вас двое, что скоро вы встретитесь и после твоей победы над греколанскими богами она будет просить отца поселить тебя навечно в Ирийском саду! — бодро доложился мне верный пес.
— Спасибо тебе, старина, и за добрые вести, а за помощь в бою отдельное спасибо! — потрепал я Симаргла по шерсти.
