Вместе с Алексиано решили уходить с флота и служившие на нем во множестве остальные греки. Заволновались и состоявшие на русской службе англичане, не желавшие идти служить под начало «изменника и пирата» Поля Джонса, причинившего им много неприятностей в Войне за независимость Северных Штатов. Сам Джонс, неожиданно для себя ставший причиной столь большого скандала, был произведенным им «штурмом» сильно смущен. Перед Алексиано он извинялся искренне:
— Простите, капитан, что стал невольно причиной вашей обиды. Прошу, однако, не покидать меня. Я здесь человек новый, вас же все знают и любят. Желал бы видеть вас рядом с собой в час битвы!
И Алексиано остыл.
— Ладно, славой потом сочтемся, — сказал он, руку Полю Джонсу пожимая. — Пока же нам турок сообща бить надлежит!
Наконец вступив в должность, Джонс поднял над флагманским «Владимиром» свой контр- адмиральский флаг. В каюте он приколотил гвоздем к переборке портрет своего друга литератора Бенджамина Франклина. Узнав, что их вождь остается служить, забрали свои рапорта об отставке и остальные греки.
— Поздравляю вашу светлость! — улыбался Джонсу при встрече де Рибас.
— Положение ваше было отчаянным, но вы одержали на здешних водах свою первую победу!
— Слава Богу, что все устроилось! — обрадовался известию о примирении флагманов и Суворов. — А то не хватало нам еще драки между своими!
6 июня Поль Джонс, приняв запас пороха и налившись водой, вывел свой 66-пушечный «Владимир» ближе к Очакову, где встал поперек лимана в окружении трех фрегатов, перегородив путь туркам. За парусными судами двинулась и гребная флотилия.
Не терял времени и Гуссейн-паша. Старый и опытный флотоводец тотчас отреагировал на действия Джонса. Ответным ходом Эски-Гассан передвинул к очаковским стенам в поддержку своим галерам несколько линейных кораблей. Турки держались на пушечный выстрел от крепости.
В ночь на 7 июня в адмиральском салоне «Владимира» состоялось совещание российских флагманов. Желчный и надменный принц Нассау-Зиген, стоявший во главе гребного флота, поглядывал свысока, поучал Джонса с Алексиано, что и как им следует делать в случае завтрашней баталии. Шотландец принца явно раздражал. Сам Джонс больше отмалчивался, в споры с Зигеном не вступал.
Он в здешних местах человек новый, кто знает, как здесь принято воевать?
Позднее историки отметят, что при всей личной неприязни флагманов в ту достопамятную ночь все неудовольствия друг другом были забыты ради общей пользы…
Едва багровый диск солнца начал подниматься над еще спящим морем, как впереди русских судов веером развернулись неприятельские галеры. Задул попутный туркам норд-вест, и они дружно бросились в атаку. Ударил первый залп. Ядра с тоскливым посвистом легли недолетом.
Над «Владимиром» взлетели сигнальные флаги: «Изготовиться к бою». В орудийных деках торопливо сновала пушечная прислуга.
Тем временем под прикрытием сильного огня турки ринулись в обход наиболее слабого правого фланга российской флотилии, возглавляемой Алексиано. Наконец прогремел и первый ответный залп. Русскую боевую линию заволокло пороховым дымом.
Внезапное начало боя застало Нассау-Зигена и Поля Джонса объезжающими на шлюпке в сопровождении нескольких баркасов суда флотилии. Заметив маленький отряд, забравшийся далеко вперед, капудан-паша немедленно велел его окружить и уничтожить. На пересечку неосторожным флагманам немедленно помчались сразу три десятка галер.
— Полагаю, что мне надлежит поторопиться на свой корабль, чтоб возглавить бой и выслать вам в поддержку гребные суда! — невозмутимо констатировал Поль Джонс, когда впереди шлюпки легли первые всплески от выпущенных по ней ядер.
— Я буду держаться до вашего прихода! — принц благодарно пожал руку шотландцу, былой надменности как не бывало.
Турки меж тем все наседали. Уже не тридцать, а сразу сорок семь боевых галер спешили выполнить приказ своего адмирала. Галерным капитанам было велено схватываться с русскими судами на абордаж, а если тот закончится неудачей, то взрываться вместе с неприятелем. Однако, помня Сакена, капитаны султана осторожничали, и первую атаку баркасам Нассау-Зигена удалось отбить. Галеры отошли.
Тогда, ободряя подчиненных, к ним на киргилаче прибыл сам Гассан-паша и, подняв свой адмиральский флаг, лично повел капитанов в атаку. Но на этот раз баркасы его уже не интересовали. Старый Гассан стремился прорвать боевые порядки Алексиано. Четко соблюдая интервалы и держа дистанцию, турки мчались как на учениях. Даже беглого взгляда на атакующих было достаточно, чтобы понять, насколько силен и опытен противник. На узких галерных палубах было тесно от толп янычар, изнывавших в нетерпении абордажной схватки.
Положение становилось критическим. Гассан-паша, разъезжая на своем киргилаче среди сражавшихся, вдохновлял своих галионджи личным презрением к смерти. Положение Нассау-Зигена с каждой минутой становилось все более безнадежным. Было очевидно, что без помощи ему уже не вырваться.
Именно в это время к Нассау-Зигену с боем прорвался неутомимый Поль Джонс. С собой контр- адмирал привел плавбатарею, два бомбардирских корабля и несколько дубель-шлюпок с галерами. Четыре наши передовые галеры в азарте схватки опрометчиво вырвались было вперед и тут же попали под сосредоточенный огонь. Но хуже было даже иное — неудачно сманеврировав, они заслонили собой турок от наших плавбатарей. На батареях матерились:
— Такие-разэтакие, куды ж они лезут!
Но вот на галерах опомнились и отошли в сторону, открывая директрису стрельбы. На батареях только того и ждали:
— Залф! Залф! Залф!
Теперь уже Поль Джонс и Алексиано во главе своих отрядов сами атаковали. Бой был недолог, но жесток. Исход его решила меткость русских артиллеристов и лихой маневр, в результате которого бомбардирские корабли и дубель-шлюпки прорвали турецкую линию, поставив галеры султана в два огня. И вот, наконец, раздался оглушительный взрыв — это взлетела на воздух расстрелянная в упор турецкая шебека. Новый взрыв — и еще одно турецкое судно ушло на дно лимана. Невдалеке от берега тонул с отбитым днищем многопушечный киргилач.
И турки побежали. Напрасно мужественный Гассан-паша подавал пример храбрости: в одиночку на своем судне отбивался от наседавших на него русских галер. Напрасно поднял он над грот-мачтой зеленое знамя пророка, напрасно в бешенстве палил по бегущим с поля боя. Все было напрасно. Мчащихся в разные стороны обуял животный страх, и повернуть их вспять было уже невозможно. Лишь под самыми очаковскими стенами смог Эски-Гассан собрать беглецов и навести среди своих галер хоть какой-то порядок.
Поль Джонс с Алексиано преследовали гребной турецкий флот, пока сами не попали под огонь крепостных пушек. К тому же мешал и противный ветер, а потому последние кабельтовы тащили суда уже казачьими лодками. Утлым галерам тягаться с каменными фортами тяжело, и Нассау-Зиген велел бить отбой.
— Слава Господу, басурманам воздали с лихвой! — радовался в Кинбурне Суворов, оглядывая в зрительную трубу убегавшие турецкие суда.
Многих своих солдат Суворов передал на флотилию.
— Сам гол как сокол остался! — говорил он.
Но как не отдать, когда и сам желал бы участвовать в драке абордажной! На самом конце Кинбурнской косы Суворов загодя распорядился скрытно установить батарею, да так, чтобы держала под обстрелом весь вход в лиман. Потому работали больше ночами, чтоб под покровом темноты все осталось для турок незаметным.
— Пробьем брешь в златом мосту бегущих! — ободрял генерал-аншеф, объезжая на своей лошадке копавших песок солдат.
— А побегут ли? — засомневался было следовавший за ним адъютант Редлихейт, прозванный в армии Горацием.
