городе очень интенсивное. Ломовые телеги явно начали уступать место фырчащим и непрестанно гудящим автомобилям. Он заметил роту солдат, во главе с офицером, марширующих через мост. Мундиры были совершенно иные, чем в период гражданской войны, — более темные; на головах вместо привычных фуражек сидели конфедератки с низкой тульей. Винтовки были автоматические, уже знакомые Павлу, системы Федорова. Сапоги блестели на майском солнце.
— Я смотрю, вы поменяли форму, — проговорил Павел.
— И содержание тоже, — ответил Алексей. — Действующая армия небольшая, с профессиональным ядром, вооружена по последнему слову техники. Созданы бронетанковые части и усилена авиация. Сикорский[30] работает в Петербурге. Есть очень хорошие мобилизационные планы, и все мужское население республики получает военные специальности и проходит сборы. Я знаю, вы еще придете сюда. У нас есть чем вас встретить.
— Не надейся нас остановить, — процедил Павел.
Алексей повернулся к окну.
— Мы уже сказали друг другу все, — произнес он. — Мы уже сталкивали бригады и полки в нашем споре. Если тебе не жалко людей, можешь продолжать. Но я бы предпочел мирное сосуществование. Живи, как знаешь, и не мешай жить другим, как они хотят.
— Вот потому, что мы отказались от военного противостояния, мы и проиграли там. — Павел мотнул головой назад. — Мирное сосуществование, а тем временем — идеологическая война.
— Конечно, — ухмыльнулся Алексей, снова поворачиваясь к собеседнику. — Только не надо говорить, что вы не вели пропаганду. Да и в экономике тоже сил немало приложили. Но в мирной жизни у вас шансов нет, может, оттого вы так агрессивны. Воинская часть хороша на фронте и очень плоха для ведения мирного хозяйства. А ваш социализм — это один большой военный лагерь. Так что, если хочешь жить мирно, я тебе могу посоветовать, как лучше обустроить страну, и даже помочь. Если хочешь воевать, я тебе не советчик.
— Я буду воевать, пока вы не сдохнете, — жестко произнес Павел.
— Воюй, только побыстрее. Я же сказал, победить экономически у вас шансов нет. Впрочем, если вы проиграли идеологическую войну, значит, и идеологически были слабее. Тебе же не приходит в голову обвинять подполковника Колычева в подлоге и жульничестве? Он победил тебя в честном штыковом бою. Колычев был сильнее. Признай поражение и здесь. Не будем об этом, все уже и вправду сказано. Если захочешь есть, скажи, путь у нас долгий. Наручники на время еды я сниму.
— Уже подполковник, — процедил Павел, — быстро.
Он заметил, что автомобиль проезжает мимо указателя направления на Новгород.
— Ничего, — проворчал Павел, — я займусь и штыковым, и рукопашной, как занялся стрельбой после нашей встречи в сентябре семнадцатого. Я смогу победить тебя и с оружием, и без оружия, и в поединке на ковре, и в баталии, где столкнутся многочисленные современные армии. Мы с тобой враги до скончания дней.
Алексей промолчал, отвернувшись к Колычеву. Тот ответил спокойным взглядом.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда, выглянув из-за спины водителя, Павел увидел впереди пограничный шлагбаум. Сердце учащенно забилось. Вот она, долгожданная свобода. Около трех часов, включая короткую остановку для заправки и обеда, они ехали от Петербурга до Новгорода по гладкому прямому шоссе. За Новгородом дорога стала хуже, но все-таки оставалась очень приличной, даже с точки зрения россиянина конца двадцатого века. Павел заметил, что за три года многое изменилось. Улучшились дороги, появились заправочные станции, люди стали одеваться значительно лучше. Он подумал, что его ждет измотанная гражданской войной и разоренная страна. Но все же это была его страна, земля его мечты, и сердце наполнилось радостью.
Машины выкатились на небольшую заасфальтированную площадку перед шлагбаумом. Справа стояла будка, в которой дежурил солдат в новой североросской форме и с автоматической винтовкой. Его конфедератка имела зеленый верх. Слева выстроилось отделение таких же солдат.
Алексей распахнул дверцу, выпрыгнул из машины и знаком предложил Павлу последовать за ним. Асфальт обрывался сразу за шлагбаумом, дальше шла грунтовая дорога. Метрах в ста от шлагбаума около нее стоял зелено-красный пограничный столб с гербом Северороссии, метров через пять стоял другой, неокрашенный, столб с гербом РСФСР, а еще дальше виднелся второй шлагбаум, за которым, с винтовкой с примкнутым штыком за плечами, ходил солдат в старой русской пехотной форме, но без погон.
— Не приехали еще, — буркнул Колычев, тоже выходя из машины. — Закуриваем?
Он достал из кармана пачку «Честерфилда», сунул себе в рот сигарету и протянул другую Павлу. Перекинув плащ на локоть, Павел взял ее и прикурил от спички, зажженной подполковником.
— А ты? — кивнул он Алексею.
— Не курю. — Тот отошел к будке и принялся рассматривать советскую сторону.
Охранники, приехавшие во второй машине, снова курили, перебрасываясь какими-то шутками. Так прошло около получаса. Внезапно на советской стороне послышался какой-то шум. Около десятка кавалеристов при шашках и карабинах подъехали к шлагбауму, спешились, привязали коней к коновязи, затем построились. Тут же из-за поворота выехала большая открытая машина.
Колычев махнул рукой, и немедленно отделение североросских пограничников отгородило его, Алексея и Павла от границы, полностью закрыв ему видимость. Кинув недокуренную сигарету на асфальт, подполковник кивнул охранникам и направился к пограничному шлагбауму.
Охранники подошли к Павлу. Один достал из кармана ключ и снял наручники. Второй, очевидно старший в группе, произнес:
— Господин Сергеев, сейчас вас выведут на государственную границу для обмена. Вам надлежит беспрекословно выполнять все наши приказания. При попытке бежать мы немедленно откроем огонь на поражение.
Один из охранников отошел в сторону, следя за происходящим на границе. Наконец он махнул рукой, и только что говоривший охранник и его помощник, снявший наручники с Павла, подхватили его под руки и повели вокруг строя пограничников. Когда они подошли к шлагбауму, выскочивший из будки солдат поднял его. Павел бросил последний взгляд на неподвижно стоящего у обочины Алексея. Тот отвернулся. И в этот момент Павел понял, кто был тот второй доброхот, приносивший для него в тюрьму передачи. Он хотел что-то сказать, но охранники грубо потянули его, заставив идти.
У североросского пограничного столба стоял Колычев, а напротив него, у советского столба, стоял человек в гимнастерке, перепоясанной широким ремнем, в галифе и сапогах. С советской стороны к границе, так же под руки, два чекиста вели худощавого высокого человека в темном костюме, белой рубашке, но без галстука и в лакированных туфлях.
Сто метров от шлагбаума до столба показались Павлу бесконечно долгим путешествием, но вот он уже рядом с Колычевым. Подполковник знаком велел остановиться. Чекисты с человеком в штатском продвигались медленней, но наконец и они вышли к своему столбу. Колычев внимательно посмотрел в лицо человеку, которого доставили для обмена чекисты, потом кивнул стоящим напротив него военным.
— Идите спокойно, не бегите, — произнес старший охранник, подталкивая Павла вперед.
Тот сделал два шага, остановился, затем снова пошел вперед. Через два метра он разминулся с графом Этгардтом, бросив на него холодный взгляд, и, уже не в силах сдерживаться, ускорил шаг.
Спустя несколько секунд двое чекистов, те, что вели графа, встали плечом к плечу за спиной Павла, заграждая от возможного выстрела, а третий, крепко пожав руку, произнес:
— С освобождением, товарищ Сергеев. Идемте скорее, здесь небезопасно.
Быстрым шагом, почти бегом, они направились к советскому шлагбауму. Когда миновали его и укрылись за строем красноармейцев, навстречу Павлу двинулся высокий мужчина средних лет, в кожанке поверх гимнастерки, галифе и офицерских сапогах, и протянул руку:
— С освобождением, товарищ Сергеев. Добро пожаловать на советскую землю. Я заместитель начальника отдела внешних операций ОГПУ товарищ Петерс. Рад, что вы вырвались из лап североросских реакционеров.
— Спасибо. — Павел ответил на рукопожатие и повернулся к границе.
Там, за североросским шлагбаумом, уже хлопали дверцы автомобилей и ревели моторы. Начальник
