выпуская его из сладкого плена, и, будучи не в состоянии и дальше контролировать себя, он взорвался в ней сладостным, животворящим фейерверком. Монида отпрянула назад, но он грубо схватил ее за косу и притянул к себе, не желая, чтобы молодая женщина ускользнула от него в кульминационный момент. Их губы встретились, и тела снова забились во встречных движениях. Не насытившись, они вскоре опять потянулись друг к другу, только на этот раз их ласки были более глубокими и интимными... Теперь мелодия их любви звучала не печальной, а торжественной фугой.
– Что будем делать? – озабоченно спросил Джаг, когда они вынырнули их нирваны.
– Зачем думать о завтрашнем дне?
– Если мы сами не подумаем о будущем, за нас подумают другие, – сказал Джаг. – Мне надоело, когда за меня думают другие! А тебе нет?
Монида уклончиво пожала плечами.
– Лично я считаю, что лишнее волнение не приведет ни к чему хорошему. Наша судьба предначертана заранее, как и линии на наших руках.
Джаг почувствовал, что начинает покрываться гусиной кожей.
– Это не так! – возмутился он. – Неужели ты веришь в эту чушь?
– Конечно. Когда я была ребенком, старики вечерами на посиделках рассказывали разные истории. В одной из них речь шла о человеке, который хотел избежать смерти. Однажды ему показалось, что он видел ее в городе и потому уехал подальше, в другое место. Однако напрасны были его старания: смерть ожидала его в другом городе. Рассчитывая убежать от нее, он, наоборот, пошел ей навстречу.
– Все это вздор и ерунда! Человек сам творит свою жизнь! Нигде ничто не предписано! Судьба – это не что иное, как выдумка рабских душонок!
– Я не пытаюсь убедить тебя в этом, Джаг, это всего лишь мое видение мира.
Выбитый из седла, Джаг хотел было на фактах доказать ей обратное, рассказать об уготованной ей доле и как он изменил ее будущее, отпустив людоеда. Но ему показалось, что такое лекарство хуже самой болезни, и отказался от своей затеи. В конце концов, она имеет право думать так, как ей хочется, и лучше будет, если он заставит ее изменить свои взгляды на жизнь несколько позже. Кроме того, он не хотел продолжать разговор, который мог привести к конфликту. Он любил ее, а все остальное не имело никакого значения. Он еще не признался ей в своем чувстве, а она во время их любовных утех уже несколько раз повторяла о том, что любит его. Джаг инстинктивно боялся некоторых слов, ведь слово не воробей, выпустишь – не поймаешь! Он сгорал от желания признаться ей в любви, но ждал более благоприятного момента. Неожиданно он спросил:
– А где Энджел? Он не будет беспокоиться?
– Он в вагоне и крепко спит, – успокоила его Монида.
– Он знает, что ты здесь, со мной?
– Энджел всегда все знает.
По крови, отметившей их первые любовные объятия, Джаг понял, что ребенок не мог быть сыном Мониды. Следовательно, оставалась другая версия.
– Он твой брат?
Она отрицательно покачала головой.
– Энджел – сын моей соседки, ставшей жертвой Осадков. Она умерла перед самыми родами, и потребовалось кесарево сечение, чтобы извлечь ребенка из живота матери. Он родился раньше срока, но это нисколько не повлияло на его внешний вид. Он был таким уже в зародыше. Его отец отказался от него, и тогда я взяла малыша к себе. Вообще-то, это он выбрал меня. О нем хотели заботиться и другие женщины, но своим поведением он отбивал у них всякую охоту иметь с ним дело. Со мной же он всегда тих и послушен, просто очарователен.
Джаг воздержался от комментариев, но про себя подумал, что Энджела можно назвать как угодно и кем угодно, но только не очаровательным...
Не желая обижать Мониду, он не стал больше расспрашивать ее о ребенке, а углубился в изучение ее восхитительного тела. Именно этого, казалось, им и не хватало, чтобы снова погрузиться в омут всепоглощающей страсти.
Позже, уже рано утром, Джаг со всеми предосторожностями проводил Мониду до ее вагона.
Едва они расстались, как Джагу показалось, будто чья-то ледяная рука сжала его сердце.
Глава 11
Джаг отвел в сторону фляжку, протянутую ему Кавендишем.
– Это же вода, – усмехнулся разведчик. – От нее хуже не станет! Если не хочешь пить, можешь вылить ее себе на голову: это тебя взбодрит, ты не перестаешь зевать с самого утра.
– Я плохо спал, – уклончиво ответил Джаг. – И потом, на улице стоит собачий холод. Удивляюсь, как это вас может мучить жажда.
И в самом деле, на жару трудно было пожаловаться. Небо сияло голубизной до самого горизонта, но солнцу никак не удавалось компенсировать ледяное дыхание северного ветра, гулявшего по отрогам горного хребта.
– Хорошо, что с нами нет Бумера, которому холодно даже в парилке! – добавил Джаг.
– С самого утра я поинтересовался его состоянием у врача Галаксиуса Оруэлла, – сказал разведчик, цепляя на пояс фляжку. – По его мнению, Бумер страдает аспергиллезом.
Видя, что Джаг сморщил лоб, он пояснил:
– Это такой грибок в легких, мерзость страшная, но хуже всего то, что от этой дряни трудно избавиться. К тому же эта болезнь заразная, поэтому следует остерегаться мокрот Бумера.
