все только указания давать умеете. Вон та, которая не в коме, в туалет сходила и стала меня звать, чтобы я судно вынесла.
— Так и правильно. Что ж ей, задыхаться, что ли?
— Еще ни одна не задохнулась!
— Но и дышать подобными испарениями тоже тяжело.
— А может, мне сдохнуть, бегая от одного судна к другому и из одной палаты к другой?! Эта ведь, вторая, тоже бесхозная.
— Бабушка у нее есть, — принялась объяснять медсестра. — Никакая она не бесхозная.
— Ну и где ее бабушка? На деревне у дедушки?!
— Дозвонились мы до бабушки. Милиция номер ее телефона в Маринином мобильном нашла. Мариной, между прочим, эту пациентку зовут.
— Да мне без разницы. Хоть Дуней.
— Это я тебе так сказала, чтобы ты пациентов хоть по именам знала. Или ты по именам знаешь только тех, за которых тебе отдельно приплачивают?
— И что ж эта бабушка к ней не едет? — Степановна проигнорировала последний вопрос медсестры.
— Старенькая она. Как узнала, что с ее внучкой произошло, так с сердечным приступом слегла. Ее где-то в Подмосковье в больницу положили. Оклемается — приедет. Вот так жизнь распорядилась. Бабушка в одной больнице, а внучка в другой. Бабушка сказала, что кроме нее никого у Марины нет.
— Еще одна голытьба с голой жопой, — с особым пренебрежением пробурчала Степановна, стуча шваброй по старому деревянному полу.
— Степановна, ну не у всех же деньги есть. А вот тебя, не дай бог, в больницу положат, тебе кто сиделку наймет?
— Типун тебе на язык.
— Ну а ты-то что сама говоришь? С каких пор ты все деньгами меришь? Чисто по-человечески жалко девчонку. Бедная девушка, работала в богатом доме домработницей и стала жертвой грабителей. Тоже чудом осталась жива. Три серьезнейших огнестрельных ранения. Клиническая смерть. Ведь шансов на то, что она выживет, не было вообще. А она выкарабкалась. Все врачи до сих пор в шоке. В ней жизнь едва теплилась, а тут раз — и ожила. Ведь ее даже до операционного стола не надеялись довезти, а она еще и несколько операций перенесла. Ты хоть понимаешь, что девушка пережила клиническую смерть? Степановна, ты хоть знаешь, что это такое?
— Конечно, знаю.
— Ничего ты не знаешь!
— Знаю, — огрызнулась Степановна.
— Это, между прочим, состояние между жизнью и смертью. Оно начинается с момента прекращения деятельности центральной нервной системы, кровообращения и дыхания. Во время клинической смерти любые рефлексы отсутствуют. Клеточный обмен веществ продолжается анаэробным путем. Ведь никто не верил, что она выживет после первой операции. У нее была слишком большая потеря крови, проблемы с сердцем. После операции давление вновь упало до критического уровня. Ей было сделано переливание крови. Даже консилиум врачей пришел к выводу, что полученные ей огнестрельные ранения несовместимы с жизнью. Девчонка выкарабкалась и, дай бог, жить будет. Степановна, радоваться нужно, что смерть не забрала к себе такую молодую и красивую. Ведь врачи ее буквально с того света вытащили.
— Слухи по больнице ходят, что эта девушка сама грабителей в дом пустила, — не могла успокоиться Степановна.
— Откуда у тебя такие факты, Степановна? Это просто слухи.
— А на пустом месте слухи не бывают.
— Тогда, может, расскажешь, откуда тебе все это известно?
— А я слышала, как милиционеры между собой разговаривали. Двое мужчин пришли к лечащему врачу узнать, когда ее допросить можно, а потом в курилке разговаривали. Я недалеко полы мыла. Вот и все подслушала.
— Ах ты, старая бестия! Ну и что ж они там еще говорили?
— А то, что эта девица с одним из грабителей в одном подъезде жила и состояла в близких отношениях. Вот она в дом их и пустила. Можно сказать, что она с ними в сговоре.
— Ой, Степановна, слышишь звон, да не знаешь, где он. Не делай поспешных выводов. Еще толком ничего не известно.
— Я тебе пересказала то, что слышала.
— Если ж она с ними в сговоре была, то какого черта ее расстреляли?
— А пойми ты этих бандюков! Может, они там все между собой попереругались. Награбленное не смогли поделить. Мы же не знаем. Так что эта девица может потом очень сильно пожалеть о том, что жива осталась. Как влепят ей хороший срок по самое не хочу. Так, может, еще для нее лежать в земле было бы лучше, чем гнить в тюрьме.
— Степановна, хватит! — повысила голос медсестра. — Притомила уже. Не обвиняй и без того наказанную девчонку раньше времени. Признать человека виновным может только суд. Ты лучше хлорки давай меньше в ведро лей, а то девчонки задохнутся тут раньше времени.
Когда в палате стало тихо, я захотела крикнуть от боли и отчаяния, но не смогла. Просто не было сил. Я очень устала. От всего устала.
Где-то там, в другой больнице, лежала моя бабушка, и я ничем не могла ей помочь. Ничем, ни ей и ни себе.
ГЛАВА 2
Когда я уже смогла вставать и добираться до окна, я смотрела на деревья, на людей, идущих по улице, и смахивала слезы. Моя голова была полностью обрита, а почти все тело было скрыто за бинтами. Но я никогда не смотрелась на себя в зеркало. С некоторых пор я перестала любить зеркала.
Моя соседка по палате все так же лежала в коме и никак не приходила в себя. Несколько раз приходили из милиции, ее фотографировали и размещали снимки в газете. Но никто из родных не откликался. Да и были ли у нее эти родные? Уж я-то знала, каково жить без родственников.
А однажды, когда за окнами хлестал дождь и я слушала, как капли стучали о подоконник, в комнату вошел следователь, которому наконец-то разрешили со мной побеседовать. Несмотря на то что следователь вполне доброжелательным тоном представился и поздоровался, я сразу почувствовала, что он нелояльно ко мне относится, потому что все его вопросы были заранее спланированы так, чтобы выставить меня не в самом благовидном свете.
— Я ни в чем не виновата, — посмотрела я на следователя умоляющими глазами. — Руслан представился архитектором, и я действительно ему поверила, потому что очень сильно его любила.
Следователь смотрел на меня с подозрением и молчал. Он молчал около минуты, но эта минута показалась мне целым часом. И это был недобрый час. Очень тяжело говорить правду человеку, который ведет себя так, будто все, что ты говоришь, ложь. В палате воцарилась какая-то мрачная и чересчур напряженная обстановка. В воздухе витало недоверие.
— Ладно, вы сейчас слишком слабы, чтобы рассказать мне настоящую правду, но пока у вас есть время, вы все же подумайте о том, что чистосердечное признание поможет вам избежать хотя бы некоторых нежелательных последствий, которые ждут вас впереди.
— А какие могут быть нежелательные последствия?
— Пока мы можем только догадываться, но уверяю вас, что они будут.
— Но я же ни в чем не виновата!
— А вас никто и не обвиняет. Обвинить вас может только суд. Вас просто просят хорошенько подумать, набраться сил, смелости и рассказать, что же действительно произошло в тот роковой день. И еще. Между нами говоря, хозяйка дома, Маргарита, очень заинтересована в том, чтобы вы понесли
