Наконец-таки кормление рыб кончилось.
— Дети, дружно скажем спасибо Борису Ильичу! За то, что он показал нам свой изумительный сад. За то, что он так интересно рассказывал про цветы. Лена Семенова, поправь платье.
«Спаси-и-ибо!..» — нестройно затянули дети, глядя в небо.
— Молодцы! А теперь организованно идем к выходу!
Вся процессия проследовала в двух шагах от Вени, — наголо стриженные унылые мальчишки, до отвращения приглаженные, свежевыстиранные девчонки (таких только в телевизоре показывать), взмокшая, красная воспитательница с растопыренными руками, дед Борис. Последней ковыляла самая маленькая девчонка, пигалица, поправлявшая платье. Платье было велико и съезжало то с одного плеча, то с другого.
Веня проводил их взглядом и потихоньку выбрался из укрытия. — Теперь только бы не заблудиться в этих непролазных кустах, клумбах и цветочном лесу… Ни фига не поймешь. Где забор? Где озерцо? Только что виднелось, и вот — исчезло! Веня пробежал несколько шагов по тропинке и нос к носу столкнулся с дедом Борисом.
Дед остановился, моргая подслеповато.
— Отстал?
— Ага! — быстро сказал Веня.
— Иди, а то воспитательница заругает.
— А я не боюсь.
— Ишь ты, — дед наклонился, щурясь. Глаза у него были мокрые, со слезой. — Это ты спрашивал про лаурус нобилис?
— Про чего?
— Лаурус нобилис?
— Я, — сказал Веня.
— Интересуешься, значит?
— Ага. Давно интересуюсь. То есть не очень давно. Недавно, вообщем.
— А феллодендрон амурензе рассмотрел?
— Это который? — сказал Веня. — Вроде заячьей капусты?
— Эх ты, ботаник! — произнес дед с упреком и даже обиженно. — Феллодендрон амурензе! Амурский бархат! Прекрасное дерево, пойдем покажу.
Лавируя между кустами, приподнимая веточки, дед Борис зашагал к забору. Там возвышалось единственное разлапистое дерево, — то самое, которое Веня посчитал за рябину. Дерево было так себе. Ничего особенного. Листья, как желтые перья, грязно-серый ствол, непонятно зачем обвернутый проволочной сеткой.
— Вот! — сказал дед Борис, задравши вверх бороду. — Красавец, верно? Посадил я семечко, думал, — не вырастет. А он за пятнадцать лет вон как вымахал! Теперь каждый год цветет.
— А сетка зачем?
— От кошек.
— Зачем от кошек?
— Ну как же, — сказал дед Борис. — Кора ведь нежная, мягонькая! Ты же знаешь, из нее пробку делают. Вот, потрогай! Мягонько? А кошки тут приспособились когти точить.
— У вас и кошки есть?
— Четыре штуки.
— А собака не рвет?
— Ну, что ты. Мирно живут.
Дед отступил на шаг и снова задрал бороду, озирая свое прекрасное дерево. Дед не мог налюбоваться. Веня для приличия тоже полюбовался, а потом зыркнул глазами вокруг. Внизу он увидел крупную, пламенно-красную землянику. Уйма несобранных ягод! Веня быстренько нагнулся (вроде почесаться), сорвал ягоду и пихнул в рот. Тьфу, гадость!.. Земляника была горькая, колючая и пахла отвратительно.
— …и морозов не боится! — приговаривал дед, топчась вокруг дерева. — А прирост какой! Во, смотри, это нынешние веточки. Ты видал?!
— Ага, — сказал Веня.
— Богатырь! Красавец! В ботаническом саду таких нет!..
— Землянику есть нельзя? — спросил Веня.
— Какую? Эту? Нет, она декоративная.
— Чего?
— Ну, для красоты растет. Я же объяснял.
— Замечательное дерево, — сказал Веня. — Я нигде таких не видел, честное слово.
— Правда? — спросил дед и вытер слезящиеся глаза. — Хочешь, я тебе семян дам? Посадишь у вас в санатории. Интересно же!
— Что вы! — сказал Веня. — У нас вытопчут. Есть несознательные ребята, которые еще не понимают.
— А ты табличку воткни. Напиши: «Феллодендрон амурензе». Объясни, что это пробковое дерево, с Дальнего Востока. Из Амурской тайги, где тигры водятся…
— А оно правда оттуда?
— Вот чудак. Что же я — шучу? Конечно, оттуда. Самое настоящее.
— И тигры об него когти точат?
— Не знаю, — ухмыльнулся дед. — Может быть. Сейчас я тебе семян нарву.
— Не надо, — сказал Веня, — Не надо. Жалко ведь. Карась опять мелко забился у него под рубахой, и Веня побоялся, что дед заметит. Веня руками себя обхватил, будто страдая животом. А дед уже нагибал ветку с желтыми перьями; среди перьев пряталась гроздь матово-черных сморщенных ягод, и дед Борис ловил ее неловкими старческими пальцами.
— Бери, бери! — говорил он. — Разве жалко? Что ты! Совсем не жалко, наоборот. Иначе птицы ощиплют.
Он сорвал черную гроздь и протянул Вене. Ягоды были похожи на черемуху, а вся гроздь — совершенно как у рябины.
— Невкусные? — спросил Веня.
— Ягоды-то? Да бог знает, не пробовал. Надо сразу посадить, песочком присыпать сверху. Весной обязательно взойдут.
— Ага, — сказал Веня. — Я так и сделаю.
— Ну, чего тебе еще показать? Хочешь, папоротники посмотрим? Тоже из тайги.
— Да нет, — отказался Веня. — Хватит, наверно. А то, знаете, воспитательница начнет искать. Я лучше пойду. Спасибо вам.
— Я тебя сразу отметил, — сообщил дед Борис. — Вот, думаю, какой парнишка! Латинские названия помнит! Наверно, где-нибудь в кружке занимался?
— В школе.
— Видать, хорошая школа. Ты приходи ко мне, когда сможешь. И других ребят приводи. Ладно?
Дед Борис и Веня очутились на широкой дорожке. Отсюда открывался вид на весь этот странный, необыкновенный участок земли. Отсюда цветов казалось еще больше — голубые, оранжевые, белые лужайки разбросаны были по бокам дорожки. За низенькими цветами стояли высокие. За высокими — еще выше поднимались кусты. Над кустами — деревья. Было похоже на цветные ступени. И еще похоже на школьный хор, когда он выстраивается на сцене, и задние ряды выше передних.
А яблонь действительно не было.
Неужто у деда Бориса весь участок — декоративный? Для красоты? Быть не может; никогда Веня декоративных участков не видел. Вон в городском саду понатыканы всякие кустики-цветочки, но ведь это — городской сад, общественный. Понятно, что здесь яблоню не посадишь, и ничего, кроме цветочков, не уцелеет. Вон на железной дороге, у путевых будок, понаделаны круглые одинаковые клумбы, обложенные кирпичом. Опять понятно: эти клумбы так же необходимы, как придорожные фанерные плакаты «Слава
