— Как по нотам, — подытожил Павлик. — Она думает, это исключительное событие. А это уже всем надоело.
— Меньше слов, — сказал Петухов.
— Да таких дедушек здесь табуны! Можно с утра до вечера помогать, и всем не поможешь! Я бы взял да плакат вывесил: «Со склерозом вход воспрещен!»
Сережка со вздохом поднялся:
— Идем, что ли…
— Ребята, я устал, как пес! — застонал Павлик, впервые в этом признаваясь. — Я пешком через город не могу! Издеваетесь вы, что ли?!. И родители взбесятся!
— У меня есть двушка, — сказал рассудительный и запасливый Петухов. — Я позвоню, родители не только поймут, но оценят. Шагай, шагай. Мы в свое время не капризничали.
3
Дед все ворочался в своем железном тупике, мученически отбивая поклоны перед шкафчиком. Наугад менял цифры, дергал за рукоятку, бухал оцарапанным, в ссадинах кулаком. Дверца сидела монолитно.
— «Неприступна, как гранит, вещи камера хранит!» — злорадно высказался Павлик, подступая к дедовской спине.
Павлик не особенно верил, что поможет. Эту камеру изобретали не простаки, которых перещеголяешь сообразительностью. И было бы куда разумней не вмешиваться, а подождать, пока Сережка приведет дежурного. Что же касается деда, то ему полезно будет убедиться в надежности сейфа. В следующий раз будет с уважением относиться к технике.
— Не зубоскаль! — сказала Вера. — Сообрази что-нибудь! Всего-то четыре цифры!
— Да? — усмехнулся Павлик. — Обычно это называется иначе.
— Как?
— Девять в четвертой степени.
— Вот видишь! Разбираешься ведь! — закричала Вера. — Пустите его, дедушка, он сейчас откроет!
Дед через плечо посмотрел на них, приподнял губу, как волк, оскаливая сухие десны:
— Взломщик, что ль?..
— Он самый, — не теряясь, сказал Павлик. — Рецидивист.
— Ступайте вы отседа. Не злите меня!
Дед был встрепанный весь, помятый, в расстегнутом дешевом полупальто, надетом на ватник, и в забеленных глиною кирзовых сапогах. Похоже было, что не на вокзале он ночевал, а где-то под кустами валялся.
Вера пропустила мимо ушей дедовский окрик.
— Вы не расстраивайтесь! Сейчас все сделаем!.. — Она улыбалась чуть ли не заискивающе, отмахивая волосы со лба.
Павлик тихонечко поманил ее, отвел в сторону, за шкафы.
— Не надо. Не лезь.
— Почему это?
— Не хочет — и не надо.
— Вот глупости! Он же расстроенный!
— По-моему, он это самое. Поддатый.
— Чего-о?
— Выпивши. Тяпнувши. Окосевши.
— Ну и что? — спросила она.
Павлик почувствовал, что она действительно не понимает. Растопырила свои глазищи и ждет объяснения. Ей нужны дополнительные резоны.
— Знаешь, я от таких подальше держусь. Не пачкаюсь.
— Во-он что…
— Пускай сами выпутываются.
— Я не заметила, что он пьяный, — сказала она. — Он расстроенный.
— А я заметил.
— И решил в сторону отвалить? Надо же, как интересно…
— Они ничего другого не заслуживают.
— Я не знала… Надо же!
— Рекомендуется соображать.
— Я недавно иду, а на улице пьяного инвалида бьют. Он защищаться не может, а его бьют. Ты бы тоже не пачкался?
— Не знаю. Я их не терплю, пьяниц.
Она смотрела с откровенным любопытством, изучающе. И опять у нее был такой взгляд, что не разберешь — засмеется или навсегда разругается.
— Ну, хорошо. Вернемся к нему, — на всякий случай уступил Павлик.
— У меня больше причин их ненавидеть, — сказала она. — Ты ведь знаешь. У меня гораздо больше причин.
— Ну, хорошо, хорошо! Вернемся!
— Мне должно быть еще противней. Верно ведь?
— Я ж сказал — идем к нему!
— Отправляйся-ка лучше к Петухову. Мы как-нибудь без тебя. А то нечаянно запачкаешься.
Павлик привык подчиняться ей, но после таких слов его не прогнали бы отсюда и с конной милицией. Теперь следовало доказать, что без него не обойдешься. Он кое на что способен. Держитесь, конструкторы сейфов. Вы, конечно, не простаки, но и человеческая сообразительность не имеет пределов. Особенно если она подогрета обиженным самолюбием.
Павлик прошагал обратно в тупичок, присел возле деда:
— Послушайте-ка! На бумажку цифры не записывали?
— Не-а! — рыкнул дед, обеими ручищами сотрясая шкаф. К Павлику дед не поворотился, глаза не скосил — пренебрег.
— Значит, не боялись, что забудете… Уже легче. Значит, номер взяли не с потолка, он был знакомый… Рассуждаем дальше. Какие цифры может человек помнить, не записывая на бумажку? Очень просто: год рождения, месяц, число.
— Прочитай сперва! — Дед потыкал ободранным пальцем себе за плечо.
Над шкафчиками свисал с потолка жестяной плакатик:
Павлик прочел, удовлетворенно покивал:
— Логично. Почти у всех год рождения начинается с единицы и девятки. Практически половина шифра отпадает…
— Шел бы ты со своими рассужденьями!
— Это значит, мы рассуждаем правильно! — смиряя себя, сказал Павлик. — Одним знакомым номером меньше. Что остается? Сейчас подумаем… Можно использовать номер телефона. Номер дома и квартиры. Угадал?
— В самую точку! Только я без телефона проживаю. И все избы у нас не нумерованные!
