она. — Люди думали только о том, как спастись от пожара. Корейцы тут ни при чем. Наоборот, это японцы хотят избавиться от корейцев!
Я устала. Прошу маму:
— Мама, давай остановимся где-нибудь на минутку.
Подходим к пустому брошенному дому, одна из стен которого наполовину обрушилась. Со стороны двора к дому прислонен железный лист, под ним мы и прячемся. Но под железом слишком душно, мне хочется вылезти наружу. Как только я высовываю голову, около дома раздаются шаги. Мама тут же затаскивает меня назад, и я прижимаюсь к ней, обхватив ее за шею.
— Вот там. Хватайте их всех! — доносится до нас мужской голос.
Все внутри у меня похолодело от страха. Мама крепко держит меня за плечи. Но руки ее дрожат.
Вечером мы приходим в квартал, где живет мой дядя. От его дома — скорее, не дома, а ветхой лачуги — остались одни развалины.
— Где же он? — спрашиваю я маму.
— Наверняка он тоже где-нибудь нас ищет, — отвечает она.
Идем среди разрушенных домов. Взглянув на темнеющее небо, я спрашиваю:
— А где мы будем сегодня ночевать? Мне страшно.
Подумав, мама отвечает:
— Йони, я оставлю тебя в одной знакомой мне церкви, если она уцелела.
— В церкви? Зачем? Я хочу идти с тобой, все равно куда.
— Послушай, — говорит мама строго, — я хочу, чтобы ты осталась целой и невредимой. Идти со мной слишком опасно.
— Куда ты пойдешь?
— Прежде чем идти на дамбу Аракава, попробую отыскать друзей брата.
Стемнело. Мама привела меня в церковь, которая отличается от обычного дома только тем, что над дверью там висит крест. Вокруг церкви деревянный забор. Цветут космеи.
— Какое счастье! — воскликнула мама. — По Божьей милости она уцелела. Здесь тебе не грозит никакая опасность.
Из сумки мама достает тетрадь и карандаш.
— Это твой дневник, да? — спрашиваю я.
— Да.
Она открывает чистую страницу и пишет несколько строк. Потом вырывает ее и складывает вчетверо.
— Сразу отдай это письмо священнику.
— А что там написано?
— Что завтра в течение дня я за тобой приду.
Мама снимает сумку с пояса и кладет дневник внутрь.
— Сумка будет храниться у священника, пока я не вернусь.
— И деньги тоже? — спрашиваю я.
— Да, и деньги тоже.
Мгновение она молчит, пристально глядя мне в глаза. Лицо у нее бледное.
— Йони, пока будешь здесь, делай вид, что ты японка. Лучше всего просто молчи. Понимаешь?
Я опускаю голову.
— В письме я написала, что тебя зовут Марико Канадзава, — прибавляет мама. — Настоящее имя, Йони Ким, не говори никому.
Я поднимаю на нее растерянный взгляд. «Марико Канадзава?» И тут же вспоминаю, что на вершине холма женщина с ребенком назвала маму госпожой Канадзава.
— Никогда не забывай о той женщине, которая нас спасла, — говорит мама.
— Не забуду. Но почему ты выбрала имя Марико?
Мама улыбается:
— Хочу, чтобы ты была под защитой Девы Марии.
— Мне страшно, мама.
— Наберись терпения. Я вернусь завтра.
— Обещаешь? Даже если не найдешь дядю?
— Обещаю. Будь мужественной!
Она крепко прижимает меня к себе, повторяя: «Дорогая моя…» Потом, не сводя с меня пристального взгляда, говорит:
— А теперь ступай.
И я иду к церкви. Стучусь в дверь. На пороге появляется человек с черной бородой. «Иностранец!» От неожиданности я начинаю пятиться обратно к забору. Но мамы там больше нет. Венчики космей слегка покачиваются в бледном свете луны.
— Дзишин! Дзишин!
Утром меня разбудил крик мальчика. Сначала мне показалось, что снова плачет ребенок на руках той женщины с холма. Но это был не он. «Где я?» Рядом спят дети, все младше меня. «Что это за дети?» Я насчитала их восемь. Потом вспоминаю, что накануне ела суп, который принес мне священник, и сразу же заснула. Но тогда я не поняла, что в комнате есть и другие дети. Теперь, сидя на футоне, я с недоумением их разглядываю.
Просыпается девочка, которая лежит рядом со мной. На вид ей девять или десять лет, и похоже, она здесь самая старшая.
— Ты кто? — спрашивает она меня, протирая глаза.
Я молчу. Девочка продолжает задавать вопросы:
— Как тебя зовут?
Я опять ничего не отвечаю. Она смотрит мне прямо в лицо:
— Ты, наверное, сирота, как и мы, да?
«Сирота? Так, значит, здесь сиротский приют?»
Она берет на руки мальчика, который все твердит одно слово: «Дзишин! Дзишин!» — и говорит ему:
— Теперь все в порядке. Не бойся. Тебе ведь уже три года!
Когда мальчик успокаивается, она принимается застилать постель, и я делаю то же самое. В комнату входит мужчина с черной бородой. Это тот самый священник, который вчера накормил меня супом.
— Ты хорошо спала, Марико? — мягко спрашивает он меня.
«Марико?» Я опускаю глаза.
— Ее зовут Марико? — интересуется девочка. — Она немая?
— Нет, — отвечает он. — Марико просто устала, вот и все. — Она ждет свою маму, которая ушла на поиски брата.
— Значит, ты не сирота! — говорит она на всю комнату.
Дети уставились на меня.
Они идут умываться, затем возвращаются. Футоны сложили пополам и оттащили в угол. Посреди комнаты священник ставит длинный низкий стол. Малыши приносят посуду. Те, кто постарше, раскладывают в плошки рис и разливают суп. Все садятся за стол, и священник произносит несколько слов — благодарит за пищу. Потом они все вместе поют незнакомую мне песню. Когда мы едим, слышится стук входной двери. «Мама!» Я смотрю на священника.
— Сиди спокойно, Марико. Я пойду посмотрю.
Через несколько минут он возвращается и качает головой. Девочка, которая сказала: «Значит, ты не сирота!», — спрашивает:
— Кто там?
— Госпожа Танака, — отвечает священник.
