больше пользы, перелетев через линию фронта, не дожидаясь политиков. Из двух зол выбирают меньшее: лучше лететь без них, чем не лететь. В считанные секунды мы сели в самолет, и он тут же взлетел…
Когда через несколько месяцев я снова попал в Будапешт, выяснилось, что автомобиль с политиками выехал из города в назначенный час, в машине находился Иштван Тот; однако в пути автомобиль сломался, поэтому а, условное место они прибыли только после одиннадцати.
В самолете, помимо Йошки Терека, мы увидели штурмана старшего лейтенанта Миклоша Дайку, который с гордостью поведал нам, что, получив в воскресенье из Будапешта сигнал о вылете, он замазал на самолете, опознавательные знаки, и теперь мы спокойно можем перелететь линию фронта.
Нашей целью было попасть в штаб командующего 2-м Украинским фронтом Малиновского, поэтому я попросил взять курс на Сегед. Там мы благополучно приземлились. Оттуда комендант города переправил нас на автомашинах в Кечкемет, где о нашем прибытии сразу же телеграфировал в Москву. Через несколько часов из Москвы был получен ответ, смысл которого состоял в том, чтобы нас как можно скорее отправили туда. Из Кечкемета через Сегед и Мако нас повезли в небольшую деревню, где находился штаб Малиновского. На следующий день нас на автомобилях доставили в Бухарест, откуда на четырехмоторном «Дугласе» мы вылетели в Москву. Вследствие обледенения плоскостей нам пришлось совершить вынужденную посадку в Киеве, и лишь на другой день около полудня мы прибыли в Москву.
В тот же день нас принял генерал-полковник Кузнецов, заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии; я подробно рассказал ему о цели нашего прилета.
РАССКАЗ МОЕЙ МАТЕРИ: — Конечно, я очень мало разбиралась в том, что происходит. В то время я жила с вами у своих родителей в Шопроне. Там, на улице Эстерхази (ныне улица Вешеленьи), у твоего деда была трехкомнатная квартира, полученная от местного лесничества. Отец же проходил службу в Марамарошсигете. В середине октября отца перевели в Будапешт, о чем он известил меня и попросил приехать к нему в столицу. (Вероятно, ему хотелось, чтобы в момент важнейшего поворота в его судьбе — в момент его разрыва с немцами — рядом с ним находился близкий ему человек.) Я взяла тебя с собой, и мы поселились в семье твоей крестной, на квартире Херингов. Это интересно, пожалуй, тем, что именно туда обычно приходил отец переодеваться: он снимал военную форму и надевал костюм твоего дяди Пала Херинга, потом уходил на несколько часов… На встречи с представителями Венгерского фронта… Мне он, правда, ничего не рассказывал о том, что происходило за кулисами. Встречаться им приходилось тайно, на частных квартирах, соблюдая конспирацию. Вернувшись, отец снова надевал мундир и уходил в монастырь Сион на гору Шаш, где они тогда размещались. Так что мы почти и не виделись, перебросимся несколькими словами в этой кутерьме, он погладит тебя, своего сына, по головке, и вот ему уже пора уходить.
Но в один прекрасный день твой отец пришел и объявил, что мы едем в Москву.
— И что же ты ему ответила?
— Сынок, в то время я уже ничему не удивлялась. Просто сказала: раз надо, поехали. Но сначала мы отвезли тебя в Шопрон, к дедушке и бабушке. Моим родителям мы ничего объяснять не стали, просто сказали, что я еду в Пешт к мужу, так как он на этом настаивает; детей же оставим на время у них. Мы уже знали, что на следующий день надо будет отправляться в путь, но держали это в тайне и никому ничего не рассказывали о предстоящем путешествии, даже родственникам. И хорошо сделали, потому что, как потом выяснилось, всех наших родственников, а также друзей твоего отца и его сослуживцев долго таскали на допросы, пытаясь что-нибудь выяснить. Никто действительно ничего не знал, потому от них при всех обстоятельствах ничего нельзя было добиться, даже от чертежника Варконьи. Он, может быть, и догадывался о чем-то, но нас не расспрашивал, а значит, и ничего не знал.
Нам было очень тяжело расставаться с вами, но взять с собой трехлетнего сына и десятимесячную дочь мы, естественно, не могли; к тому же мы надеялись, что таких малышей никто не тронет… Но в этом мы заблуждались. Отец уже рассказывал тебе, что под его охраной в казарме находился сын генерала Яноша Вёрёша — Тибор Вёрёш, которого он взял вместе с собой в самолет. Так вот, жену Тибора с малолетними, почти грудными детьми нилашисты без всяких угрызений совести арестовали и отправили в тюрьму в Шопронкёхид.
Нам, конечно, нельзя было скрывать от родителей правду, оставлять их в полном неведении, но события показали, что мы поступили правильно. Если бы они хоть что-нибудь знали, нилашисты это быстро бы почувствовали, стали бы их допрашивать, может быть, пытать, и все это могло навлечь и на них и на нас еще большую беду. А так они совершенно искренне отвечали: «Мы ничего не знаем». Нилашисты обязательно бы что-нибудь вытянули из деда, не умевшего лгать. А так он еще сам выспрашивал у них о нашей судьбе. Но об этом я, конечно, узнала позже… Итак, возвращаясь из Шопрона, мы не пошли и на квартиру крестной, которая тоже не должна была ничего знать. Пусть все думают, что я осталась у родителей. Теперь перед нами стояла сложная задача: «контрабандой» провести меня на одну ночь в казарму; это посложнее самого перелета! К этому времени отец и его сослуживцы были переведены из монастыря Сион в здание Физкультурного института. В институтской ограде была небольшая калитка; через нее я и пробралась в сад, а затем в наброшенном на плечи отцовском кителе с черного хода в здание. Меня поместили в крошечную комнату, дверь которой выходила на лестничную клетку черного хода. Твой отец тут же куда-то исчез. Кажется, пошел проверить, приготовил ли Варконьи карты, нужные для завтрашнего дня…
Тогда я еще не была знакома и с нашим пилотом Йошкой Тереком; впервые мы встретились с ним на рассвете, часа в четыре утра. Мне посчастливилось незаметно выскользнуть из казармы; у калитки уже стоял наш автомобиль с шофером Рамазом, меня буквально втолкнули в машину — ив путь!
И сегодня передо мной, словно в кинофильме, мелькают кадры — события тех дней, будто я вижу их со стороны; тогда у меня не было времени, чтобы как-то их осмыслить. Подумай сам: накануне, во второй половине дня, мы мчались в Шопрон со скоростью 80-100 километров в час (по тем временам это считалось очень большой скоростью). На обратном пути машину вел твой отец, чтобы Рамаз мог отдохнуть и завтра быть в форме. Около полуночи мы вернулись из Шопрона, только успели слегка прикорнуть, а потом стали собираться в дорогу, надо было захватить рубашки, смену теплого белья, носки… Ведь в Москве уже началась зима — ноябрь…
— А задумывались ли вы над тем, как и когда снова попадете на родину?
— Нет, так далеко мы не заглядывали. Наша страна, где к власти пришел Салаши, стремительно катилась в пропасть, и мы думали: а вдруг нам удается что-то сделать для Венгрии, что-то спасти — ведь иначе нилашисты все окончательно погубят…
— Ты это воспринимала как важнейшую задачу?
— Как важнейшую, так как речь шла о спасении родины.
— Но ведь дома у тебя оставалось двое маленьких; детей…
— Дорогой Андраш… как бы это тебе получше объяснить… У меня не было времени на размышление. Отец решил, и я поехала. Не сердись, но, может быть, сейчас тебе покажется наивным то, что я скажу, но тогда во всех нас было столько искреннего патриотизма… Вот ты говоришь: я бросила детей на произвел судьбы. Но ведь я оставила вас у родителей. Мы надеялись, что фронт не дойдет до Шопрона, все будет кончено раньше. Отца тоже можно было понять: не мог же он оставить меня дома в полном неведении. Мы всегда делили с ним все заботы, поэтому я понимала, что нужна ему, что должна быть рядом с ним.
Но вернемся в то памятное утро, когда мы мчались по пустому шоссе, не привлекая к себе внимания: военная легковая машина. На мне было простое темное пальто. Мужчины попросили меня немного сползти вниз, чтобы не очень бросаться в глаза: все-таки женщина в военной машине. Пока все шло гладко. Волнения начались тогда, когда в назначенный час не прибыла машина с политиками. Мы должны были встретиться с ними у километрового указателя. Насколько я знаю, Йошка Терек заранее присмотрел себе площадку для посадки. Считалось, что это был запасной аэродром, а на деле — обыкновенное ровное поле, на нем — мачта с флюгером. Рядом с ним мы и должны были встретиться с политиками. Мы ждали их, ждали, но машины все не было. Время шло, и вскоре с юго-запада к нам стала приближаться колонна немцев. Шофер открыл капот и сделал вид, что копается в моторе. Но дело приобретало весьма нежелательный оборот. А поток грязных оборванных немецких солдат продолжал катиться рядом с нами по шоссе. Точнее говоря, продолжал ползти. Не удивляйся, но нам тогда казалось, что фронт, сопротивление немцев прекратится именно на венгерской территории. В те дни мы во многих местах видели немецких солдат. Это были солдаты армии, потерпевшей поражение. Помню, в Дебрецене, на нашей улице, они
