— Догадываюсь, ты пишешь жене. Конечно, я не имею права вмешиваться в твою жизнь, однако не мешает знать: как ты распорядился судьбой детей?
— Пишу их матери, чтобы она приезжала с ними. Надеюсь, что по крайней мере хоть ты не будешь против.
— Да, но ведь ты сам сказал, что это меня не касается. Только не рано ли задумал?
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что, прежде чем писать ей, тебе следовало бы посоветоваться со мною.
— Не понимаю.
— Хорошо, я буду говорить ясно и решительно: тебе в ближайшем будущем придется вернуться в Москву.
— Вернуться в Москву? Зачем?
— Чтобы продолжать прежнюю жизнь семейного отщепенца.
— Миказл, я не настроен шутить.
— А я тем более. Должен тебе сказать, что ты получил отцовское наследство незаконно,
— Неужели? — спокойно отозвался Смбат, прижимая пресс-папье к конверту.
— Да, не ты законный наследник.
— Есть у тебя марки? — обратился Смбат к брату с полным хладнокровием. — Я хочу отправить письмо сейчас же.
— Прошу оставить шутки и выслушать меня.
— Ну говори, я слушаю.
— Отец тебе ничего не завещал. Тот документ, по которому ты стал обладателем его состояния, фальшивый. Настоящее завещание у меня. Если угодно, можешь ознакомиться с его содержанием.
— Должно быть, ты прямо с пирушки? Голова у тебя отяжелела, поди проспись. Микаэл вспыхнул.
— Я трезв, как никогда! — воскликнул он, выхватывая из бокового кармана вчетверо сложенную бумагу.
Смбат нажал кнопку. Вошел слуга.
— Отнеси письмо на почту.
Слуга взял письмо и удалился.
— Что это за бумажка? — спросил Смбат с прежнимхладнокровием.
— Да, бумажка, клочок бумаги, однако это подлинное завещание нашего отца. Верю твоей честности, на, прочти.
Смбат протянул было руку.
— Впрочем, постой, — засуетился Микаэл и засунул руку в карман, — я ошибся. Марутханян говорит, что в наши времена нельзя доверять никому, даже родному брату. А он-то уж знает людей!
— Младенец! — усмехнулся Смбат. — Неужели у тебя нет другого довода, кроме оружия?
Он взял бумагу, развернул и посмотрел на подпись. — Да, наметанная рука у составителя этой бумажки! — Ты не веришь? — Конечно, нет, но…
Он замолчал на минуту, потирая лоб. Он не верил, но в то же время колебался. Неужели это завещание настоящее? Он посмотрел на дату и смутился: бумага была составлена после той, что хранилась у него. И там и тут одна и та же подпись. Значит, рушатся все его планы. Опять нищета, вдали от родины, под гнетом проклятья?.. Что же это такое, в самом деле? Неужели покойный на смертном одре издевался над ним? Или он пребывал в состоянии умопомрачения, спутав одну бумагу с другой?
Смбат бросил на Микаэла испытующий взгляд, и его помутившийся рассудок мгновенно прояснился. Сгладились морщины на лбу, по губам пробежала горькая улыбка.
— Кто состряпал эту бумажонку? — воскликнул он, ударив рукой по подложному завещанию.
— Сам покойный составил, неужели не ясно?
— Возьми его обратно, изорви и брось в сорный ящик! Ты — жертва гнусной интриги!
— Ха-ха-ха! — ответил деланным, фальшивым смехом Микаэл.
Смбат еще раз сличил поддельную подпись с другими, имевшимися в делах, и задумался. Он понимал, что эта бумага, хоть она и подложная, причинит ему большие неприятности.
— И ты хочешь, чтобы я на основании какой-то бумажки уступил тебе свои, утвержденные законом, права? — спросил он, вставая.
— Иного выхода у тебя нет.
— А если я не соглашусь?
— Тогда я обращусь в суд.
Смбат замолчал, сложил бумагу и положил ее перед братом. Микаэл смотрел на него в упор. Он было подумал, что поступает дурно, но лишь на миг. Не стоило начинать комедию, а раз начал, необходимо довести ее до конца.
— Значит, действовать через суд?
— Действуй, как тебе угодно, — ответил Смбат решительно. — Я это завещание считаю подложным, его со стряпал Марутханян.
Микаэл вздрогнул, как птица в силке, однако тотчас овладев собой, приподнялся.
— Жаль, но придется обратиться в суд, — сказал он.
И, чтобы не подвергать свою выдержку еще более тяжелому испытанию, счел благоразумным ретироваться.
Уставясь в пол, Смбат в раздумье прижал палец к губам. «А если бумага не подложная? Придется обдумать положение. Ему не хочется терять отцовское добро. Да и кто захочет? Пусть родительское богатство накоплено нечистыми руками, можно его очистить, употребить на общую пользу, но снова обеднеть — благодарю покорно…»
Наутро Смбат зашел к Микаэлу и застал у него Исаака Марутханяна. Не трудно догадаться, что могло заставить зятя явиться к шурину в такой ранний час. Смбат догадался также, что зять успел настроить Микаэла против него. Смбат потребовал объяснений. Микаэл повторил то же самое, но более решительно.
— Сегодня же я подам в суд, если не пожелаешь кончить дело миром.
— Подавай, — ответил Смбат, бросив испытующий взгляд на Марутханяна. — Подавайте, вы оба сломаете себе шеи! Фальсификаторы!
— Прошу без оскорблений! — возмутился Марутханян. — На каком основании ты впутываешь меня в это дело и, не получив ответа, прибавил:
— Единственная моя вина в том, что я доверяю Микаэлу больше, чем тебе. Контрзавещание подлинно и неоспоримо. Я, как юрист, в этом уверен.
Настроение Смбата мгновенно упало, но не от страха, а от сознания того, что, если даже выяснится, что контрзавещание подложно, оно все же может наделать много шума.
— Микаэл, — обратился Смбат к брату, стараясь держаться возможно хладнокровней, — не доверяйся этому человеку, он может тебя погубить. Говорю без всякого стеснения, в его же присутствии.
С этими словами Смбат направился в одну из лавок нижнего этажа.
Это была длинная, широкая комната, разделенная деревянной перегородкой. В задней части ютился один из городских приказчиков, а передняя была отведена под контору. Тут стояли: желтый расшатанный шкаф, два ветхих письменных стола, несколько не менее ветхих стульев. Несгораемой кассы не было, на полу лежало промысловое и заводское оборудование: трубы, краны, связки канатов.
За столом, в глубине комнаты, сидел, склонившись над бумагой, худощавый человек лет сорока, с преждевременно поблекшим лицом. Завидев Смбата, он поднялся во весь рост и поздоровался, согнув и без того сутулую спину. На нем был поношенный сероватый сюртук с металлическими пуговицами, блестевшими, точно ордена. Черный засаленный платок, обмотанный вокруг шеи, придавал ему болезненный вид, кончик другого пестрого платка торчал из заднего кармана. Внешность этого человека говорила о том, что он прошел суровую школу жизни.
Смбат присел за стол и подписал несколько бумаг, молча положенных ему сутулым человеком, одновременно исполнявшим обязанности заведующего конторой, приказчика и бухгалтера. Приняв из рук
