банк. Смбат взял карты. По бледным губам Микаэла пробежала ироническая улыбка. Смбат бросил на стол шесть сторублевок и проиграл. Еще взял карты — опять проиграл. Третью карту. побил и отошел.
Грузинский князь спустил всю наличность и уже играл «на мелок».
— Папаша, уступи мне место, — обратился Мелкон к бывшему повару, беспрерывно загребавшему выигрыш.
— Я… гм… старый человек… Я… гм… гм… не могу встать… — проговорил, запинаясь, экс-кухмистер, прозванный «Папашей».
— Коньяку! — крикнул Мовсес.
Слуга-лезгин тотчас исполнил приказание. Выпили по рюмке, по другой, по третьей, и кровь заиграла еще сильнее. Микаэл теперь выигрывал. Выигрывали также Мовсес и Папаша. От остальных счастье отвернулось.
Карты, сделав круг, перешли к Мелкону Аврумяну. Бросив на соседа пронизывающий взгляд, он крикнул: — Тысяча рублей!
Никто до сих пор не начинал с такой крупной суммы. Сосед Мелкона, грузинский князь, замялся и посмотрел на Папашу: он просил у бывшего повара денег, но взгляд его требовал. Старик мотнул головой, давая понять, что он уже довольно ссужал соседа в долг без отдачи. Все переглянулись.
— Идет! — воскликнул Мовсес, ударяя по столу.
Он выиграл, покрыв восьмерку девяткой. Мелкон сквозь зубы крепко выругался и швырнул карты. Взяли новые колоды. Не помогло. Счастье на этот раз изменило Мелкону. Он был вне себя от злости и искал, на ком бы сорвать ее. Вообще Мелкон слыл забиякой. Неудачный игрок с досады прикрикнул на музыкантов, обступивших стол и жадными глазами пожиравших груды денег. Когда карты опять перешли к нему, он на минуту задумался, потер лоб и объявил: — Три тысячи! На этот раз даже Мовсес поколебался, хотя выиграл немало.
— Идите, — посоветовал грузинский князь Папаше.
— Я… гм… пока не пьян… гм… гм… не орехи…
— Сбавь, — обратился Микаэл к Мелкону, — видишь, карта не идет, с ней не сговоришься.
— Пять тысяч! — разгорячился Мелкон.
— Коньяку! — крикнул Мовсес.
Он схватил рюмку, приложил руку ко лбу и на минуту задумался, Потом выбрал карту, посмотрел масть. Мовсес загадал: если красная — идти.
— Шесть тысяч, — накинул Мелкон, побелев как полотно.
Смбат уставился да Микаэла. Он видел, как брат горячился, и понимал его: он сам был охвачен дьявольской властью азарта.
— Семь тысяч! — крикнул Мелкон и, не получив ответа, процедил сквозь зубы: — Трусы!.
Самолюбие Микаэла было уязвлено.
— Идет! — отозвался он и посмотрел на брата.
Смбат притворился равнодушным.
— Это не шутка, а игра, — предупредил Мелкон. — Я не признаю шуток, дай карты!
— Клади деньги!
— Можешь поверить до завтра.
Микаэл опять посмотрел на брата. Смбат продолжал казаться безучастным.
— Поверю, если карты возьмет твой брат.
— Ты что — меня за шулера считаешь? — возмутился Микаэл, стукнув изо всей силы по столу.
— Боже упаси, я только не доверяю твоей кредитоспособности.
— Я, сударь, не банкрот!
— Банкроты те, что когда-то что-то имели.
На минуту воцарилось общее замешательство. Музыканты испуганно отскочили от игроков.
— Даешь или нет? — вскочил Микаэл. угрожающе. Мелкон повернулся к Смбату.
— Можешь сдавать, — произнес Смбат, не в силах более вынести унижения брата.
Мелкон сдал две карты Микаэл у и две взял себе. Потом, осторожно посмотрел на свои и насупился. — Даю…
— Бери себе, — сказал Микаэл. Мелкон прикупил карту.
— Губы его дрожали.
— Ну-с, что скажешь? — спросил он.
— Говори ты.
— Нет, слово за тобой.
— У меня шестерка.
— Покажи.
— Семерка… — сказал Микаэл, раскрывая карты. Он был уверен в удаче. Но Мелкон выложил перед ним две десятки и девятку. Микаэл вздрогнул.
— Не может быть! Не может быть! — крикнул он, теряя власть над собой. — Я не позволю обирать меня!
— На то и игра, — хладнокровно сказал Мелкон. — Завтра заплатит брат.
— Разбойник, девятку ты из-под колоды вытащил! — Ты сам шулер!
Поднялся переполох. Противники вскочили и схватились за стулья. Еще минута, и они бросились бы друг на друга. Но вмешался Смбат. Он оттащил брата в сторону и отчеканил Мелкону:
— Завтра утром ты получишь выигрыш. Игра, разумеется, прекратилась. Смбат хотел немедленно уйти и взять с собой Микаэла.
— Нет, нет, — умолял Кязим-бек, — вы кровно обидите меня. Пустяки, помирятся.
Пока успокаивали игроков, вошли Гриша, примадонна, две хористки и певец. Их появление и особенно красивое, улыбающееся лицо примадонны успокоили разбушевавшиеся страсти.
Слывшая красавицей, примадонна была высокая, довольно полная блондинка, с завитками волос, собранных в греческий узел на затылке. Искусно подведенные глаза казались большими и томными. Пудра и белила скрывали кое-какие шероховатости кожи, а умело наложенные румяна придавали щекам привлекательную свежесть. Жидкие брови были подрисованы с таким мастерством, что никому не пришло бы в голову заподозрить тут участие косметики.
Примадонна дружески пожала всем руки и одарила компанию очаровательной улыбкой, свойственной служительницам сцены. Сазандары воодушевились, предвкушая исключительное пиршество, а стало быть, и щедрое вознаграждение, особенно если состоится примирение между Микаэлом и Мелконом.
Гриша обнял и расцеловал почтенного Папашу, нашептывая ему фривольные похвалы дамам. Старик, подкручивая пышные усы и поправляя галстук, уставился, как блудливый кот, на примадонну, и, меряя ее взглядом с ног до головы, мысленно раздевал красотку.
Полчаса спустя Кязим-бек пригласил гостей в столовую, где их ожидал стол, ломившийся от обилия яств и вин. Микаэл занял место по правую руку примадонны. Больше месяца он не бывал в женском обществе и стосковался по нем. Гриша очутился слева от красавицы. Кязим-бек и грузинский князь сели напротив. Смбат занял место между хозяином дома и Папашей.
Распорядителем пира был избран Гриша. Первое время все старались держаться солидно в присутствий примадонны, тем более что впечатление от ссоры еще не рассеялось. Тамада предложил тост за «яркую звезду» искусства — тост, принятый стоя и с большим воодушевлением. Сазандары исполнили туш.
— Silence![7] — воскликнул молодой юрист с утомленным лицом, исполнявший обязанности мирового судьи.
Воцарилось молчание. Юрист произнес речь, посвященную красоте и искусству. Начал он с древних греков и римлян, дошел до наших дней и, исчерпав весь запас своих знаний, закончил:
— Ergo[8] мы, как горячие поклонники искусства, преклоняемся перед его царицей.
Кязим-бек воскликнул:
— Афарим![9]
Грузинский князь поддержал:
