Крестьянство ободрилось:
– Не пойдут на нас городские! Сплоховали! на расправу…
Повеселело и суровое лицо царя Петра Алексеевича. Думалось ему:
– Недалек уже срок, барином советской власти поставленный. Вести из города идут добрые: голод там и на этот год лютует, дров, тоже нет – не везут мужики. Весь народ на советскую власть в большой обиде, даже фабричные, что прежде стеной за нее стояли, теперь отшатнулись. Конец приходит Ленину. К тому же и погода держится. Хотя и снег, но настоящей зимы нет.
Крепкие морозы ударили лишь на Варвару Великомученицу. Унжу в одну ночь сковало. В болотах же вода потеплее, споду греется. На них твердынька тонкая.
Но советская власть того не ведала, и разом, как стала река, войско снарядила на Урени. Нилыч сподручного прислал:
– Видно. По шляху идут, перед гатью стали.
Вскоре же сам прибежал.
– Сунулись, окаянные, мест наших не зная, в топь, где гать была. Ста шагов не прошли – пушку свою увязили! А сила большая: не меньше, как сот два, а то и три…
И назад поспешил для наблюдения. Каждый день стали вести приходить:
– Согнали мужиков из Чудова, гать мостят. Работа споро идет.
– Орудие вытащили.
В ночь все трое прибежали и прямо к царю:
– На твердь вышли. В бору ночуют, костры палят. Надо думать, завтра ждем гостей.
С солнышком царь повелел в била ударить. Не идут, а бегут на выгон мужики. Иные веселы, а на иных лица нет. Друг дружку спрашивают, а пока ничего толком не знают. Кто гуторит:
– Большая сила идет, и сам Ленин с ними.
А кто смеется:
– Солдатишек беглых, “дезиков”, которые за хлебом с мешками по мужикам шастают за воинство посчитали… Тоже Аники-воины!..
Вышел на крыльцо царь и всё в точности объяснил. По концам народ разбил и по сотням развел. Навстреч городским малый дозор выслал. Самых первых охотников; на лыжах побежали.
С остатними старческую молитву на выгоне отстоял, а церковники к попу на молебен сходили. Потом собрал Петр Алексеевич начальников, концевых и сотенных, и на совет в правлении затворился.
Говорил там царь:
– Сподручнее нам этой ночью самим на супостата ударить, пока он с краю топи обозом стоит. Время ночное – жуткое. Всполошим, попятим маленько, с тверди собьем, а на болоте-то еще не крепок лед, споду его греет. Завязнут люди, а орудие всенепременно. Наш верх будет.
Концовые же и прочие сомневаются.
– Наши мужики от дворов не пойдут, а коли и двинутся начала ради, то со страхом и трепетом. Силы боевой, куражу в них не станет.
И царь и старцы сами про то знают:
– Мужик, как кобель цепной: на своем дворе лют и могутен, а отведи его от родного дома – осунется и духом смирится. Вся доблесть из него паром выйдет. Это верно.
Порешили в засеках держаться. Там и укрытия крепкие. Стрелки наши меткие: иные векшу в глаз пулькой малой достают, чтобы шкурка красу не теряла.
– Сподобит Бог городским отпор дать, тогда осмелеет мужик, окрепнет духом. Возможно супостата и в топь гнать, а болот у нас повсеместно в достатке.
На том и решили:
– Стоять.
В тот же час царь концевым и сотенным места боевые указал.
В ночь от лыжных двое прибежали.
– До Дивьего дуба достигли и округ часовни, что по купце, злодеями убиенном, в давние времена поставлена, обоз расположили.
Дивий дуб тот верстах в восьми от Уреней стоял. Триохватное древо, многовечное. И при дедах таким же был и Дивьим прозывался. На Троицу уренские девки, кто заневестится, венки с лентами на ветви его вешали, чтобы Див к Покрову хорошего жениха сыскал. А что за Див такой и какой ему чин, того никто не помнил.
Ночью округ села дозоры ходили, однако ничего не приметили. Солнышко ясное на небо не восходило – наши все по засекам, а царь со старцами уже там. Ожидаем. Остатние лыжники прибежали.
– Близки. Мы лесом бежали, а ихних пять саней по тропе след нам правят. Эти – передовые, сила же за ними верстах в двух.
Не минуло долго времени, выкатывают по тропе пять саней, как сказывали. Едут не шибко. Тропа – не шлях. Снежно. Коням по пузо в низинах.
На передних санях красный флаг утвержден необычного вида, попередно, вроде хоругви и на золотых шнурах с кистями. Кони тоже все красным тряпьем разубраны. Сидят в санях по пятеро. Более ничего не
