Я ПАМЯТНИК СЕБЕ ВОЗДВИГ…
Недавно мне довелось отдыхать в одном из подмосковных Домов Отдыха. Представьте себе дореволюционную помещичью усадьбу, переделанную в столовую, пара новых корпусов, по моде шестидесятых – стекло и бетон, парк с аллеями, над которыми нависают вековые липы. Вокруг тишина и благолепие.
Лишь торчат уродливыми напоминаниями о советской власти понатыканные там и сям гипсовые скульптуры рабочих, колхозниц, спортсменов и спортсменок. Большинство из них уже лишились рук или голов и возвышаются над прогуливающимися, вызывая лишь кривые ухмылки.
В один из вечеров я совершал моцион по одной из таких аллеек, на которой было две скульптуры, одна напротив другой. Безголовая колхозница с гордой осанкой и тушкой курицы в лукошке и присевшая, готовая прыгнуть на свою визави, бедрастая пловчиха, лишенная обеих рук, которые, по задумке скульптора, должны были обретаться за спиной девушки.
В конце аллеи орошал мертвенно-белым светом землю, кусты бузины и заросли крапивы одинокий фонарь. Вдруг, краем глаза, я заметил за пловчихой странное ритмичное шевеление, словно кто-то прятался за ней там, на постаменте и при этом слегка покачивался взад-вперед. Не спеша, прогулочным шагом, я стал приближаться.
Внезапно из тени гипсовой девушки появилась фигура. Сверкнуло белое тело, послышался шелест, словно кто-то натягивал на себя одежду. Удар ног о землю, и сквозь крапиву, незнакомец ринулся прочь. Но в какой-то момент свет далекого фонаря упал на его лицо, и я узнал…
На следующее утро я подкараулил его в столовой после завтрака. Зная, что он шахматист, я предложил ему партию.
Согласие было получено, и он сделал первый ход королевской пешкой. Я ответил и попытался завести беседу.
К концу дебюта, я знал, что его зовут Валентин Сергеевич, что он скульптор, живет в Москве, был женат, разведен, имеет взрослого сына и дочь. Он же успел получить от меня аналогичные сведения. Позиция складывалась в мою пользу, и перед тем, как объявить ему шах, я спросил:
– Простите за любопытство, но что вы делали вчера вечером около статуи?
Ответ на угрозу королю был элементарный, но он молча думал над ходом несколько минут. Наконец Валентин Сергеевич вздохнул и обреченно произнес:
– Я сдаюсь.
Пораженный, я посмотрел ему в глаза. Они улыбались. Если до начала партии вся его фигура была ссутуленной, то сейчас картина разительно переменилась. Мой партнер помолодел и выпрямился, словно сбросил долой несколько лет.
– Я не об игре… Вы – журналист. Вы, как врач, обязаны хранить тайны своих респондентов. А я расскажу вам кое-что любопытное.
Я болен. Моя болезнь называется агалматофилия. Именно ей страдал легендарный Пигмалион, воспылавший любовью к своему творению. Но увы, его любовь к скульптуре оживила ее. А моя… Доставляет мне одни лишь мучения.
Началось это давно, в сопливом детстве. Я очень любил наблюдать за работой моего отца, довольно известного скульптора и архитектора. Особенно мне нравилось смотреть, как он лепил обнаженную натуру.
Я прятался на втором ярусе его мастерской, приходила девушка, раздевалась, а мой отец брал кусок грязно-зеленого пластилина и превращал его в статуэтку.
К отцу ходило несколько натурщиц, но из всех мне приглянулась лишь одна. Конечно, созерцание обнаженного женского тела стимулировало мои подростковые фантазии. Я мысленно ставил себя на место отца, лепил, а потом занимался с ней сексом.
И однажды, придя в мастерскую, я увидел ЕЕ. Она лежала на полу, обнаженная, но, увы, созданная человеческими руками из того же пластилина. Но мне казалось, что это она, та девушка лежит здесь нагая и живая.
Я не мог отвести взгляда от ее лона. Наконец, я решился. Раздевшись донага, я лег на нее. И тут же эякулировал. Испугавшись, я нашел какую-то тряпку и, как смог, ликвидировал следы своего преступления.
В тот день я даже не пошел подглядывать за натурщицей. Все время, пока отец работал, я мучался от неизвестности: заметил или нет? Но все обошлось. И на следующий день я вновь соединился с ней. Так происходило до тех пор, пока скульптурная группа, над которой работал отец, не была отлита в бронзе. Теперь я иногда езжу в город, в котором она установлена, но возвращаюсь оттуда всегда в подавленном настроении.
В мастерской всегда были женские скульптуры и я, незаметно для всех, практически всегда мог заниматься с ними любовью.
Когда пришло время выбора профессии – сомнений не было. Я поступил в архитектурный. Чтобы не отличаться от других – женился. Но брак у нас был странный: жена никогда в жизни не испытывала оргазма, да и не стремилась к этому. Я с честью выдержал испытание браком, но ее постоянная раздражительность сыграла роковую роль и мы разошлись. Я до сих пор люблю ее и детей, но моя страсть… О которой я никому не рассказывал…
Все думают, что я весь отдаюсь работе. Почти так оно и есть. Я месяцами не выходу из мастерской. Теперь уже ко мне ходят натурщицы, я их леплю, а когда они уходят – совокупляюсь с их изображениями!
Специально для себя я сделал гипсовую женщину с которой регулярно произвожу сношения. Мои друзья считают ее неудачным произведением, которое держу для напоминания себе, как не надо работать. Они называют ее «Стоящая раком». Собственно говоря, так оно и есть. Но никто из них не знает что это – моя возлюбленная…
Мне давно уже не нужно живых женщин. Они кажутся мне грязными, отвратительными. Другое дело – моя скульптура. Она чиста и невинна, она – мое творение, прекрасное в своей статичности.
