то его, чего доброго, или измордуют или вообще убьют.
– Мне сварить надо… Срочно… – Прокашлял торчок.
– Хорошо, хорошо… – Закивала сумасшедшая режиссериха. – Вступительные сцены ты потом сможешь отработать?
– Потом – да… А сейчас мне втрескаться надо…
– Втрескаешься. Обязательно втрескаешься. Ну, поднимайся. Стоять можешь?
– Пока не встану – не узнаю. – сообщил Седайко Стюмчек и медленно, опираясь на руку садиста- осветителя, водрузился на ноги. Пошатался чуток, подержался за стену, за перила и, сопровождаемый множеством взглядов, вошел, наконец, к себе.
Следом валила толпа…
Седайко Стюмчек никогда не варил при таком стечении незнакомого народа. И вообще, любил он варить в одиночестве. А своих оголтелых винтовых приятелей вообще выгонял прочь из квартиры, пока все не будет готово.
Стараясь не обращать внимания на мужиков с камерами, которые постоянно вертелись вокруг него, Седайко Стюмчек быстро зажарил халявную банку, отбил порох, смешал его с компотом, который вернули менты и сел следить за реакцией.
Сумасшедшая режиссериха, видя такое дело, что ее герой сел недвижим и молчалив, решила вмешаться в процесс:
– Камеры стоп! Слушай, ты так и будешь сидеть? – Спросила она, обращаясь к Седайко Стюмчеку.
– Ага. – Не оборачиваясь, молвил Седайко Стюмчек. – Самая ответственная фаза!
– А ты можешь, пока она идет, что-то рассказать на камеру? Мы же договаривались.
Седайко Стюмчек прекрасно помнил об обещанных банках, но полагал, что вещать что-то он будет лишь после поставки. Прикинув, он решил, что на несколько минут он вполне может отвлечься, и отвернулся от реактора.
– Снимайте! – Согласился наркоман.
– Камеры – мотор! – Скомандовала сумасшедшая режиссериха.
– Случилось это тогда, когда я еще не был Седайко Стюмчеком. – Начал Седайко Стюмчек, глядя на то, как ходят туда-сюда лепестки диафрагмы за толстой линзой объектива. – Лет шесть или семь назад.
Я тогда только жрал синьку и ни о каких наркотиках и знать не знал. И был у меня приятель. Звали его Семарь-Здрахарь. Я, так, подозревал, что он потребляет не только портвейн, водку и пиво, но и еще что-то такое. Но уверенности особой в этом не было. Ну, мало ли, может, человек по жизни такой… Странный.
И вот однажды… Нажрались мы с ним до поросячьего визга. Как белочку не схватили – не знаю. Но выжрали столько… Я сейчас вспоминаю… Ну, не способны двое пацанов, а нам тогда лет по двадцать было, только из армии вернулись, выжрать такое количество водяры.
Ну, да суть не в этом. Сидим мы у Семаря-Здрахаря. Я лыка не вяжу. Он – еще немного соображает. Но я, хоть и как собака, сказать не могу, но все понимаю… Или не понимаю, но помню…
И тут звонок в дверь. Привалили телки. Я им налить порываюсь, а они носы воротят, и к Семарю- Здрахарю. И тихонько так начали с ним о чем-то тереть.
«Есть все, – говорят – свари только.»
«На хуй!..»
– Ой, чего это я? – Испугался Седайко Стюмчек. – Я спросить забыл: матюгаться-то можно или как?
– Можно, можно… – Успокоила наркомана сумасшедшая режиссериха. – Говори как хочешь.
– «На хуй!» – Повторил Седайко Стюмчек слова Семаря-Здрахаря, и продолжил, – говорит Семарь- Здрахарь и на меня кивает. И шепчет девкам что-то.
Я силюсь понять, ни хуя не понимаю. И тут телки эти меня хватают и куда-то ведут.
Я думаю: «Во, ништяк, поебусь!». Но не случилось. Или случилось, да я забыл уж… Ну, да не важно. Важно то, что пихают они меня в тачку и везут куда-то. А я до тачки еще держался. А внутри меня так разморило, что я считай в конец вырубился.
Очухиваюсь от того, что мне кто-то водой в грызло брызжет. Я глаза продираю – телки. Одетые.
«Раздевайсь! – Приказываю я им. – Йябацца будим бес трусоф!»
А они не реагируют:
«Ты когда винт варить будешь?»
«Винт? – Спрашиваю. – Какой такой винт?»
«Не прикидывайся. Нам Семарь-Здрахарь сказал, что ты лучший в городе варщик винта!»
«Хорошо. – Соглашаюсь. – Лучший так лучший. Мне вообще все равно, что варить, винты, гвозди!..»
«Нам гвозди не надо. Ты нам винт свари.»
«Запросто!» – говорю.
«Все что надо – на кухне. Будет готово – скажешь.»
«Добазарились!»
