этого самого дикорастущего каннабиса, и решимость, требуемая для дальнейших поисков того самого вожделенного дикорастущего каннабиса.
Конечно, если бы Навотно Стоечко и Клочкед не трескались винтярой, то хуй бы они сподвиглись на это, ибо всякий пионер знает, что московская конопля беспонтова и годится, в лучшем случае, на молочко, да и для молочка требуется количество не меньше чем «нехилая охапка». Но Клочкед и Навотно Стоечко винтярой вмазывались и поэтому, без излишних ментальнотельных мыследвижений приняли парадигму предстоящих телодвижений.
Они пошли искать коноплю!
И искали ее до позднего вечера, пока солнце вообще не село.
Они бросались к каждой травинке, былинке или кустику, хотя бы отдаленно напоминающему каннабику. Они пристально рассматривали присмотренное растение. И, горестно вздыхая, шли искать дальше. Ведь на территории Москва столько обманок! Ведь каждая гнусная полынина норовит замаскироваться за благородную коноплю. Но ведь не абсент варить собрались Клочкед и Навотно Стоечко!? Нет, не абсент! Они хотели планчику покурить. А полынь ну никак не может послужить в этом случае заменой каннабис москватика.
Но как только начало темнеть, Навотно Стоечко и Клочкеду начало везти. Они нашли сперва одно прекрасное конопляное растение. Потом другое, третье… К полуночи и моменту, когда у них кончились обе зажигалки, торчки оказались обладателями двух прекрасных конопляных охапок.
Они спрятали их в подъезде, пробрались мимо спящих навотностоечковсковской матушки и навотностоечковского батюшки, отрыли стрем-пакет, выдудели джойнт и отправились по комнатам и домам.
А на следующее утро Клочкед и Навотно Стоечко были очень злы. Какой-то неведомый злоумышленник оставил им, словно в насмешку, вместо двух охапок конопли – две охапки полыни, в которые, словно издеваясь, положил единственный конопляный стебелек, да и тот ростом не больше двух спичечных коробков, да и у того, словно ехиднейшим образом изгаляясь, на одном из четырех скукожившихся листиков, оторвал одну из пальчиков-пластинок…
Вырезка абсцесса.
(Сказка, записанная в режиме real time.)
Давным-давно, за тридевять земель, за тридесять морей и триодиннадцать прочих буераков, жили- были, не тужили, с говном не дружили Блим Кололей и Настена Перелеттт. Не дружили они с говном, а дружили они с винтом. И трескались им почем зря во все дни недели, не пропуская ни выходные, ни праздники, и, причем, все по вене норовили ширнуться.
Это присказка была. А сказка вот она.
Вернулся как-то Блим Кололей из недальних странствий, ближних государствий и притаранил оттуда сало чудное, сало дивное, из которого только и делать, что винта варить, да им и трескаться. Да хуевым врщиком был Блим Кололей. Как он ни отбивает – мало получается. Как ни варит – хрень какая-то выходит. А уж и треснуться – то вовсе беда одна галимая. Имел Блим Кололей канаты-центряки толщиной с карандаш «Гигант», другие винтовые завидовали, а самосадом все равно треснуться не мог. Заклятие на нем было такое, что ли?
Взмолилась тут Настена Перелеттт:
– Ой, ты гой еси, добрый молодец Блим Кололей! Да рубаха у тя шелкова, да кудри твои русы, да варщик-то ты никудышный! Давай позовем варить Чевеида Снатайко. У него хоть и рубахи нету, штаны заплатанные, да один зипун драный на торсе волосатом, да хоть и кудри ему лярвы повырывали, одну лишь плешь оставили да бороденку кургузую пожалели, да варщик он-тко замечательный. Хочу винта его!
– Цыть, женщина! – Ответствовал добрый молодец Блим Кололей, выжигая сало.
Еще сильнее взмолилась Настена Перелеттт:
– Ой, ты, гой еси, добрый молодец, Блим Кололей! Да штаны у тя джынзовы, да зубы твои белы- крепки-ровны, да варщик-то ты паршивый. Давай позовем варить Шантора Червеца. У него хоть и штаны спортивны все в дырьях, да куртка кожана, да со чужа плеча, да хоть зубы у него кривы-желты, и половину их он на замороках повыдергал, да варщик-тко он превосходнейший! Хочу винта его!
– Цыть, женщина! – Ответствовал добрый молодец Блим Кололей злиться начиная, да порох оттрясывая. Да, как и надысь, мало получилось пороху того.
Пуще прежнего взмолилась Настена Перелеттт:
– Ой, ты, гой еси, добрый молодец Блим Кололей! Да глаза твои голУбы-милы, да шузы твои – Мартинзы крутые, да варщик-то ты поганый! Давай позовем варить Семаря-Здрахаря! Он хоть токмо в тапках ходит, откель пальцы с ногтями кривыми торчат, хоть руки у него от черного желты всегда, да ногтей он лет пять не стриг, да хоть бельмо у него на одном глазу, а другой на нос смотрит, да варщик-тко он лучше всех! Хочу винта его!
– Цыть, женщина! – Ответствовал добрый молодец Блим Кололей, не на шутку серчая, да порох с компотом в реактор ссыпая.
Видит Настена Перелеттт такое дело, поздно варщиков звать уж стало. Сам все Блим Кололей сделать захотел. И заплакала тогда Настена Перелеттт горючими слезами.
А Блим Кололей винта за десять минут сварил.
Нюхнула масло Настена Перелеттт – не винтовой духман идет. Недовар полный. Снова не смог Блим Кололей нормального винта сварить. Но, делать нечего, придется и таким ширятся.
Долго ли коротко ли, выбрали они себе по дозняку, защелочили. Трескаться надо.
Настена Перелеттт Блима Кололея выборкой в лет ублаготворила в веняк его циклопический, на карандаш «гигант» похожий. И лег Блим Кололей приходоваться.
А что с недовару приходоваться? Недолго с него поприходуешься.
Вот и Блим Кололей полежал, полежал, да и встал. Приходнулся по-рыхлому.
