Встал, а руки трясутся, ноги не держат. А чего он хотел? Нефиг было хуевым винтом трескаться!
Но тут новая беда. Надо ведь Блиму Кололею теперь Настену Перелеттт вмазывать. Сама-то она сколь казниться будет!?
Взял тогда Блим Кололей баян снаряженный винтом своим хуевым. А Настена Перелеттт правую руку перетягой перетянула.
Тыркал, тыркал в нее Блим Кололей, десять раз контроль брал, а втрескать не смог!
Заплакала тут Настена Перелеттт и перетянула левую руку.
Тыркал, тыркал в нее Блим Кололей, дюжину раз контроль брал, а втрескать на смог!
В голос зарыдала тут Настена Перелеттт, но что поделать? Перетянула она правую ногу.
Тыркал, тыркал в нее Блим Кололей. Пол-баяна контроля напустил, четырнадцать дырок сделал, два раза струну забитую менял, а втрескать не смог!
Взвыла, взмолилась Настена Перелеттт:
– За что мне мучения такие???
И перетянула она тут самую последнюю свою конечность ширяльную – левую ногу.
Тыркал, тыркал в нее Блим Кололей. Два баяна поменял, три раза винт от контроля перебирал, шесть струнок-инсулинок сменил, шестнадцать дырок сделал, а втрескать не смог!
Ткнул он машину в веняк семнадцатый раз. А не видно уж, пошел контроль, али нет. Винт-то сам весь как контроль по цвету стал.
И осерчав, взвизгнула тогда Настена Перелеттт из последних сил своих девичьих:
– Да, ты гони, уж!
Хотела она добавить слово ядреное, слово матерное, да обидное, но сдержалася.
И погнал Блим Кололей. Он думал, что попал в веняк, ан нет, не попал. Пробила его вострая стунка- инсулинка-самоконтролька. Насквозь прошла. И втрескал Блим Кололей Настену Перелеттт в мягкие ткани стопы.
Но не было прихода у Настены Перелеттт. Какой уж приход-то, коли под шкурняк втрескали?
А таска появилась. Не сразу, но появилась. И поторчали на пару Блим Кололей и Настена Перелеттт, а как они на таске этой ебались-миловались и снова ебались – то знать вам не надобно.
День прошел. Другой проходит. И хуёво вдруг стало Настене Перелеттт.
Занедужила девица. Вся красная стала. А ноженька ее точеная, куда Блим Кололей вмазку сделал, так вообще опухла, да так, что шагу ступить не могла Настена Перелеттт.
И появилось на ней чудище страшное, монстровидное, абсцессом именуемое.
И зарыдала тогда Настена Перелеттт:
– Ой, ты, гой еси, добрый молодец Блим Кололей! Что ж ты учудил-натворил, зенки твои бесстыжия! Да пакши твои кривыя! Да крыша твоя оголтелая набекрень съехавшая!
Лечиться мне надобно!
Давай позовем Чевеида Снатайко! Он у себя не раз дикую тварь абсцессом именуемую исцелял- вылечивал!
Почесал в затылке добрый молодец Блим Кололей и рек:
– А на хуй нам Чевеид Снатайко? Я и сам справлюсь!
И помазал Блим Кололей абсцесс тигровой мазью.
Но не прошел абсцесс. Еще сильнее вздулся. Еще сильнее раскраснелся. Еще сильнее вырос- заболючился.
И взвыла тогда Настена Перелеттт:
Ой, ты, гой еси, добрый молодец Блим Кололей! Что ж ты учудил-натворил, чтоб кудри твои мустанги повыели, чтоб ноженьки твои таку же боль чуяли!
Ой, как лечиться мне надобно!
Давай позовем Шантора Червица. Я то доподлинно знаю, что есть у него метода секретная супротив тварей поганых, абсцессами зовущихся!
Почесал в голове добрый молодец Блим Кололей и молвил:
– А хули он сделает, этот твой Шантор Червиц? Я и сам справлюсь!
И взял тогда Блим Кололей машину десятикубовую, да надел на нее струну-выборку, да и вонзил острие ея прямо в головку белую твари дикой-необузданной, что абсцессом звать. И стал он поршень оттягивать, да гноище скопившееся высасывать. И навысасывал он все десять кубов!
Получшело Настене Перелеттт. Да не надолго. На следующее утро вновь абсцесс такой как был. Даже хуже стал. Появились на нем жилки синие. Появились на нем головы новые. Не желает уходить изверг- кровопийца!
И застонала тогда Настена Перелеттт:
– Ой, ты, гой еси, добрый молодец Блим Кололей! Что ж ты учудил-натворил, сучара ты дебильная! Как покажусь я родной матушке? Да как покажусь я родному батюшке, коли не могу я с места сойти? Коли болит у меня тело мое молодое-красивое, коли покрылась я вся волдырями-прыщами ужасными.
