И когда звучит сакраментальный вопрос Семаря-Здрахаря:
– Кто идет за банкой?! – Ты с готовностью протискиваешься в первые ряды, собираешь на себе взгляды присутствующих и посылаешься посмотреться в зеркало.
Из зеркала на тебя смотрит запекшаяся кровавая маска и ты понимаешь, что таким обликом распугаешь, конечно, ментов, но и барыги, завидев тебя такого, будут улепетывать со всех ног. Так что тебе придется оставаться в гордом одиночестве, пока твои винтовые сотрапезники не совершат вояж по маршруту хата- точка-хата. И пока они, движимые страстью к движению, будут двигаться, добывая двигалово, чтобы, совершив некие движения, двинуться и додвинуться, чтобы продолжить движение двигалова для продвижения двигательного движения, ты решаешь устроить им сюрприз.
«Вот, – думаешь ты, – они придут, а я к ним и сам додвинутый, и с баянами…»
Ты же помнишь, что на хате Седайко Стюмчека полно вторяков. Но не знаешь ты, что все эти вторяки раз десять как оттрясались, выбивались, перебивались, перевыбивались до такой степени, что эфедрина в них уже не то чтобы нулевое, а прямо-таки отрицательное количество, и они телепортационно, на расстоянии, уже могут впитывать Федю Эхфедринова из любых эх, бля, федриносодержащих жидкостей, еврейкостей, семиткостей, антисемиткостей, антитеррористических организаций и растворов…
Но, плюя на этот неизвестный тебе фак-т, ты, едва за полным составом гонцов, предупредивших тебя, чтоб не куролесил, не заморачивался и не все такой прочее, захлопывается дверь, ты оголтело несешься на винтоварню и начинаешь оттрясательный процесс. Тебя не смущает, что тяга – это уже даже не бенц, и даже не бенц с водой, а дикая смесь зиппы, калоши, керосина для зажигалок, “Starting fluid-a”, «Speed start-a» и прочих неизвестных тебе растворителей… Тебя не смущает, что вторяки уже не морковного цвета, а цвет их напоминает раствор плохо сваренного винта – желтый, желтоватенький, словно моча выпившего литров десять пива пополам со стиральным порошком и карболкой… Тебя вообще ничего не смущает… И, видя, что на дне вторяков бултыхаются плюхи щелочи, смело хуячишь ее туда еще, еще и еще капельку, так, на всякий случай, надеясь, что запас не обладает эректильно-копулятивной функцией на анус…
И ты начинаешь трясти, трясти, вытряхивать, оттрясать, затрясывая, протрясывая, телепортационно, через взаимодействие кротовьих дыр и суперструнной симметрии, натрясывая туда тот самый э!федрин из всех доступных и недоступных источников, родников, драгстеров, каличных и холодильников почетных и непочетных астматиков…
И когда через битых об колено минут сорок, ты отделяешь тягу и закапываешь в нее солянку, там, внутри немедля образуется нечто, дико похожее на то, что надо… Хлопья… Те самые… Даже если не те самые – то тебе-то что? Тебе-то это пох… Ты-то оттряс, ты занялся выделением и выделил! Выделил нужный для догона порошок…
А когда еще через четверть часа кругов, нарезаемых вокруг водяной бани, с постоянными подуваниями, потрясываниями и проверками уровня кипящей в кастрюле субстанции, пополам с тараканами, волосьями и хлорными известками со стенок и накопившейся тяжелой воды, которой может хватить на ядерный реактор на медленных позитронах, ты снимаешь тарелку… То на ней – корка его… Пороха. Слегка корчиневатого, но пороха…
Отжимая его жопой, ты… Ерзаешь… Елозишь, жалея, что на твоей жопе нет зрячих глазей, так необходимых в данную секунду для наблюдения высыхания сокровенной в газете субстанции…
Именно субстанции… На кристаллы она похожа мало. Скорее пластилин. Но это тебя не может остановить. Ты знаешь, что делать. Запасшись газетами, ты то размазываешь пластилин с э?федрином по страницам, то соскабливаешь. Мажешь, собираешь, мажешь, мажешь, собираешь-соскребаешь, соскребаешь, разма-а-азываешь… Под конец кристалл черен от свинца но это кристалл!
Очередная водная экстракция, декантация, фильтрация… И на весах кристалл, похожий на кристалл, а не на зубную пасту «лесной бальзам».
Кристалла странно много – полграмма. Времени тоже странно много, прошли уже два с половиной часа, как гонцы отправились за банкой… И слуху о них нет, и духа их нема тоже… Но это тебя даже вдохновляет – есть еще время до прихода и их, и от того, что они принесут, и от того, что ты сейчас сварганишь…
А сделаешь ты… У-у-у!.. Эх!.. Йэх-ха! Настрой у тебя такой пиздатый, невъебенный прямо-таки просто настрой! С таким настроем невозможно сварить ничего, кроме такого же обалденного раствора!
Вот порох с компотом уже в фурике. Фурь попыхтывает йодоводородом на соляной бане. А ты наклонил голову, изогнулся весь, смотришь.
Внутри, за термонестойким стеклом идет реакция. Черная смесь вздувается пузырями. Пузыри то поднимаются, то опадают, лопаясь. На их месте тут же вздуваются новые… Процесс в разгаре самого разгара.
Постепенно реакционная среда меняется. Большие черные пузыри уступают место пузырям поменьше. Черный цвет медленно, упорно, через неопределимые глазом градации, превращается в коричневый. Коричневые пузыри уже не поднимаются, они неспешно бурлят.
Ты понимаешь, что времени до явления гонцов остается все меньше и меньше, и прибавляешь газ. Процесс сперва не реагирует, но потом заметно активизируется. Бурлирование активизируется. В отгоне булькает, по стенкам стекают капли. Они, доходя до кипящей вязкой жидкости, взрываются облачками то ли пара, то ли какого-то мутного газа. Все ближе конец реакции. Но ты хочешь сварить такой крутой продукт, такой нехилый, что сознательно затягиваешь процесс. Чем дольше – тем круче.
Ты представляешь рожу Семаря-Здрахаря, когда он, войдя, обнаружит что его уже ждет раствор, что ты уже свежевтресканный, валяешься на приходе, а вокруг тебя, разложенные в виде звезды, лежат заряженные баяны.
Размечтавшись, ты через какое-то время обращаешь внимание на фурь. Странное дело. Там уже ничего не кипит. Смесь стала совершенно белой. Не прозрачной, а белой, как загустевшее молоко.
Надо добавить температуры, решаешь ты. Но даже на полном газу ничего не происходит. Ничего, думаешь ты, разойдется.
Отойдя в комнату за сигаретой, ты бросаешь взгляд на часы и охуеваешь. Гонцов нет ровно семь часов. Из них три ты отбивал, а четыре уже варишь.
Не, думаешь ты, пора реактор снимать.
Но, сняв его, ты обнаруживаешь, что белый налет – он только на стенках. А весь объем реакционной смести превратился в прочный, не поддающийся воздействию струн и прочих острых предметов, кусок угля…
