Это объясняло бы и его состояние, и странные , приводящие в бесчувствие и беспамятство уколы. Но откуда-то он знал, что в психбольницах обстановка другая. Например, нет тумбочек для личных вещей…
Что же с ним произошло?
Да и кто он, в конце концов?
Задав себе этот вопрос он, с ужасом, прогнавшим прочь остатки эйфорического состояния, понял, что не помнит этого. Он ещё раз огляделся, словно пытаясь в стенах, в окружающей обстановке найти намёк на своё имя, профессию. Но тщетно. Голые стены молчали. Да и что они могли сказать?
“Пономарь.”
Это слово внезапно словно высветилось из глубин памяти.
“Да!” – Понял он, так его звали. Но ведь это не имя, кличка. Кто же он такой на самом деле?
Внезапно замигали лампы под потолком, зажглись. Пономарь зажмурился и услышал щелчок отпираемого замка.
В ярком свете он увидел парня в одежде никак не соответствующей лечебному учреждению. Вошедший носил потёртые джинсы и пёструю шелковую рубашку.
– Где я? – Слабым голосом попытался спросить Пономарь.
Вместо ответа парень исчез. Из коридора донеслась ругань, среди многоэтажного мата пациент явственно вычленил суть фразы:
– Кто допустил, чтобы он пришёл в себя?!
Послышался грохот, за ним быстрый топот двух пар ног и в палату влетели санитары. Во всяком случае, белые халаты на этих мужиках присутствовали.
– Что ж ты? – Плотоядно ощерясь спросил один из них, невысокий, начинающий лысеть брюнет.
Второй в это время с металлическим звоном опустил на тумбочку принесённый поднос.
– Сейчас уколемся – и больше никаких вопросов задавать не будем… Добазарились?
Пономарь хотел, было, отрицательно покачать головой, но пока он собирался это сделать, его рукав уже был закатан, а рука перетянута жгутом и к ней приближалась игла шприца. Поняв, что после укола он вновь потеряет сознание, пациент шевельнул рукой и острый металл вонзился не в вену, а около неё, в сухожилие. Руку пронзила острая боль, и тут же Пономарь получил увесистую затрещину.
– Не рыпайся, блин!..
Твёрдые пальцы схватили его за бицепс и за запястье. Игла тут же вонзилась вновь и Пономарь захлебнулся в подступившей к горлу эйфории.
На этот раз его посетили видения.
В этих не то снах, не то галлюцинациях, он точно знал кто он такой, но в той жизни это знание казалось не таким ценным, каким-то само собой разумеющимся. Словно понятие о том, кто он есть совсем не было ему нужно.
И там окружали его люди.
Странное дело, но все они казались Пономарю хорошими. Он вроде бы знал кто они такие, а вроде и нет. Но, в любом случае, они относились к его персоне с искренней любовью. Так ему казалось. Или не казалось, и так было на самом деле?
Но где? Когда?
Вот молоденькая девушка. И сам Пономарь почувствовал себя с ней молодым. Они идут по тропическому лесу, смеются, целуются и обнимаются на ходу. Потом выходят к океану, на белый сияющий коралловый пляж…
Их окружают покосившиеся пальмы. Из-под ног во все стороны бочком разбегаются мелкие крабы.
Одна часть сознания Пономаря понимает, что этого в действительности никогда не было, но другая знает, что так могло бы быть, если бы согласился на какое-то предложение. И это “бы” вызывает в первой части его сознания смутное воспоминание о долгих сожалениях по поводу отказа.
Да какого отказа? Вот же он, с Лизой, на Филиппинах, и сейчас они пойдут к настоящему хиллеру… “Перенимать” опыт…
Лизой? А кто это?.. И вдруг всё окружающее становится зыбким, и сквозь него проступают контуры какой-то квартиры. Или даже не квартиры, а рабочего кабинета.
Пономарь вдруг понимает, что он находится на Петровке у своего друга. А вот и сам друг, в расстёгнутом милицейском кителе, что-то весело доказывает ему, Пономарю.
А память услужливо подсказывает, что этого друга уже нет в живых. Что если бы не глупейшая ошибка самого Пономаря, он бы не пострадал. Хотя и подходил ему срок, но причиной смерти послужила именно пономарская оплошность…
А вторая часть мыслей тычет увиденным в глаза: “Ты что, умом тронулся? Вот же он, Синельников, жив-здоров! Какая смерть? Какие похороны?”
А кто такой Синельников?
И снова Пономарь обнаруживает себя в другом месте.
Это тоже какая-то клиника. И Пономарь вдруг “вспоминает”, что находится она не в Москве, а в Хумске. Он сидит около кровати, на которой развалился, закрыв глаза, какой-то мальчик.
Рукава его пижамы завёрнуты, сама она явно велика для находящегося в ней тщедушного тельца. В
