— Все, отдыхаем!
— Ты что, не видишь, где мы? — я кивнула на находщееся всего в километре от нас величавое здание Совета Иерархии.
— Но она не может больше идти! — отрезал Одер.
Я опустилась на землю прямо там, где стояла. Уже целые сутки бесконечно повторялось одно и то же: полчаса ходьбы и два часа отдыха. Причем эти первые сутки прошли совершенно бесполезно. Я ни грамма не ориентировалась на местности, я не представляла, в каком месте выбросил нас Примар из рассекающего кольца. Оказалось, что в самом сердце Иерархии. Мы столько сил потратили, чтобы понять, что идти в прежнем направлении нет смысла, что вернуться обратно в нужном темпе не было никакой возможности.
Хорошо еще, что летняя ночь была хотя и не слишком, но достаточно теплой, иначе нам пришел бы конец в наших голубых балахонах и безо всякой обуви. Правда, Мариэле отсутствие обуви нисколько не мешало. Ее искусственные ноги неловко гнулись и медленно слушались хозяйку, но им не были страшны не холодная сырая почва, ни сухая острая хвоя, ни осколки камней, от которых мои ноги невыносимо ныли.
Отправив меня отдыхать после того, как он изложил мне свой план, Примар ни словом не обмолвился о том, как скоро он собирается выполнять свои изощренно выписанные намерения. Оказалось, что медлить он не любил. Я уснула в своей палате, а проснулась на влажной от ночной росы лесной поляне, продрогшая и измученная. Рядом уже сидели Одер и Мариэла, очнувшиеся почему-то раньше. Меня встретили угрюмым молчанием и ненавистными взглядами двух пар совершенно несчастных глаз.
Одер долго не мог оторваться от Мариэлы. Она всячески пыталась успокоить его, но лишь только он припадал к ней, словно пытаясь спрятать от всех, в первую очередь от нее самой, свое лицо, а Мариэла неловко обнимала его пластиковыми руками, лицо девушки принимало странное выражение, которого я не могла понять. В нем были, конечно, и любовь, и жалость, и страдание, но доминировало то, чего я не ожидала увидеть снисходительность. Вела она себя вообще странно. Она с самого начала не проронила ни единой слезы, не удивилась своему ужасному состоянию. Не смутила ее и внешность Одера, словно его вид не произвел на нее никакого впечатления.
Едва открыв глаза, я попыталась послать импульс и попробовать поймать хоть что-нибудь из биоэфира. Но — увы! Примар в точности следовал своим условиям. Я чувствовала изменения внутри себя. Вернее, я вынуждена была вспоминать, как ощущает себя обычный, нормальный, «нечрезмерный» человек. У меня словно что-то украли. Я помнила все, что происходило когда-либо с Катей, Мариэлой и Рэстой. Но я уже воспринимала все окружающее меня как-то не так. Словно снялся какой-то внутренний пласт.
Я понимала, что теперь все случится только так, как я сама позволю событиям происходить. Теперь у меня были руки, ноги, голова и куча бесполезной информации и воспоминаний в ней. Но вот никаких четких намерений к действию или даже элементарных желаний у меня не осталось. Они все куда-то канули, возможно, что всего лишь на время. Только простейший инстинкт самосохранения оставался на поверхности. Вот уже сутки брели мы по лесу под самыми стенами Иерархии, а я все еще не смогла найти для себя приемлемых мотивов для того, чтобы оставаться в этом мире. Мне нечего было делать здесь ни в этом виде, ни в каком другом. Мое последнее воскрешение было против правил и против установленного порядка вещей, поэтому я даже не хотела складывать для себя каких-то конкретных планов. Но, что интересно, умирать мне не хотелось. И уж тем более, нельзя было позволить планам Примара осуществиться в том виде, как он расписал мне.
Если погибать, то не до Мариэлы, а уж, как минимум, одновременно с ней. Я не разделяла вдохновенной уверенности Примара в том, что воссоединившись снова в искалеченом теле Мариэлы, я побегу к друзьям: я даже сейчас понимаю, что никому радости от этого не будет. Но в любом случае мне не хотелось даже пробовать на себе, каково будет оказаться в ее сборном теле. Существование Мариэлы настолько ущербно, что лучше бы ей было все-таки сгореть в пропасти… Я столько лет боялась вспоминать о жизни и смерти этих двоих людей, я искренне жалела о том, как все обернулось, но сейчас они оказались живы, а мне еще больше не по себе.
С такими пустыми мыслями я и шагала по сырой земле, сдерживая темп до минимального, потому что ковыляющая следом Мариэла была отвратительным попутчиком. Одер психовал, постоянно требовал остановок. Я сдерживала раздражение, потому что оно не могло поправить положение при всем моем желании. Злиться на инвалида можно, но от этого он не станет здоровым.
Поэтому и в очередной раз, когда Одер потребовал отдыха, я не стала возражать. Я молча сидела и смотрела, как Одер нежно и аккуратно усаживает Мариэлу. Она была в никудышном состоянии, это верно. Губы ее посинели от напряжения, лицо побледнело и осунулось за какие-то несколько часов. Это уже не была та красавица, которая лежала в молочном коконе и горя не знала.
— Я пойду осмотрюсь, — произнес Одер и исчез из вида.
Мариэла проводила его печальным взглядом и, тяжело вздохнув, опустила голову. Проведя наедине со своими старыми знакомыми уже немало времени, я еще ни разу не разговаривала с ней. Ситуация была настолько двусмысленная, что поневоле мысли все время скатывались не в нужную сторону. Мне бы следовало хорошенько продумать наше плачевное положение, но я с удивлением и раздражением обнаружила, насколько трудно мне стало сосредоточиться с тех пор, как из меня вытащили частичку моей души.
— Я понимаю, насколько тебе трудно, — произнесла Мариэла своим легким нежным голосом. И я несколько секунд соображала, ко мне ли обращены эти слова. Но так как Одер все еще блуждал где-то, было очевидно, что мой аналог разговаривает именно со мной.
— О чем ты, Мари?
— Тебе будет трудно убить нас еще раз?
Вопрос прозвучал без издевки. Даже больше, он был задан серьезно и даже несколько сочувственно.
— Я еще не думала об этом, — ответила я. — К тому же, Примар рассчитывал…
— Я знаю, на что рассчитывал Примар, — перебила она меня. — Но я так же отлично знаю тебя, Катя. У нас с Одером нет шансов…
— Не выставляй меня мясником, — рассердилась я.
Она ничего не ответила. Кажется, она хотела поправить растрепавшиеся, плохо заплетенные волосы, но ее неживая рука, неловко покрутившись около головы, вернулась на место, и только сейчас, после этой неудачной попытки привести себя в порядок, я заметила блеск навернувшихся на ее глаза слез… Нет, ни за что не должна я допустить того, чтобы Мариэла осталась последним живым аналогом. Хотя мне было очень трудно представить себе, что я смогу взять оружие и хладнокровно убить эту девушку…
— Хочешь, я помогу тебе с прической? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой. И мне стало почему-то стыдно. Может быть, мне и вовсе не следовало бы лишний раз подчеркивать перед ней ее беспомощность? Черт знает, как мне себя с ней вести?!
— Мари, тебе не кажется, что нас с тобой разделили как-то не правильно?
— Не кажется. А почему ты об этом спрашиваешь?
— Ты ведешь себя…
— … не так, как ты от меня ожидала?
Мне оставалось только кивнуть. Мариэла грустно улыбнулась и еще раз оглядела себя. Я всего лишь на секунду поставила себя на ее место и меня пробрала дрожь. Но Мариэла, оказывается, не собиралась прекращать со мной разговор.
Она внимательно посмотрела на меня:
— Не думаю, чтобы Примар ошибся. Я чувствую, что у меня внутри теперь только мое. Как и прежде. Просто как ни дели теперь, а воспоминания у нас с тобой общие. Все, что было с нами до сегодняшнего дня — все общее. Мы знаем друг о друге все… Подожди немного, ты скоро снова получишь мою душу, но она настолько мала, что не побеспокоит тебя, а лишь придаст тебе необходимых сил… — Мариэла вдруг всхлипнула. — Только не расспрашивай меня о том, что я чувствую. Мне тяжело об этом говорить, а ты сама узнаешь об этом, когда меня уже не будет…
Одер, выбежавший к нам из-за кустов, подскочил к Мариэле и обнял ее вздрагивающие плечи.
— Что она сказала тебе, милая?! Успокойся! — он гладил и успокаивал ее. Несколько раз он взглянул
