навсегда потеряна, я еще могу не только шевелить мозгами… — Юрка говорил о неприятных вещах, но все равно улыбался. Знаешь, девочка, я выдохся, поседел и разваливаюсь на глазах, но я вот смотрю на твое такое детское лицо, и мне кажется, что жить можно вечно… Ты сейчас еще моложе, чем была тогда… И в то же время я слышу от тебя какие-то основательные речи, которые никогда не могли бы исходить от тебе тогда…
— Только не говори, что ты теперь будешь относится ко мне, как к равной. Для тебя я уже не Рэста, я снова девочка Катя, которая должна слушаться брата.
— Но ведь ты не будешь слушаться! — засмеялся Юрка.
— Не буду, — согласилась я.
— Позвольте приобщиться к вашему веселью. Как только я поверил в то, что Гайл не сошел с ума, я решил, что меня здесь, возможно, будут рады видеть, — за моей спиной прозвучал несколько нетвердый голос Олега.
— Конечно, Олег, — ответила я. — Но вот ты вряд ли будешь рад мне.
Я обернулась и в течение некоторого времени наблюдала, как выражение нетерпеливого ожидания в его глазах переходит в настороженность.
— Ты? — спросил он и шагнул вперед. Лицо его стало злым.
— Олег, что с тобой? — Юрка встал и двинулся наперерез Олегу, который выглядел готовым к атаке.
— Это была ты? — повторил Олег.
— Я. Ты все вспомнил?
Олег отвернулся и, сунув руки в карманы, размашистым шагом вышел из помещения архива.
— Ну и кто мне объяснит, в чем дело? — угрюмо осведомился Юра.
— Олег. Он тебе объяснит, что уродина и приставала Рэста была ангелом по сравнении со мной. И если Рэсту он терпеть не мог, меня он ненавидит.
Юра покрутил пальцем у своего виска:
— У тебя все дома, девочка? Я повидал разных людей и разные ситуации и кое-что смыслю в жизни. Олег столько слез пролил над тобой. Он страдает от того, что слишком поздно разобрался в своих чувствах. Олежка любит тебя…
— Любил — это может быть.
Юрка подхватил свою куртку и сигареты и указал пальцем на кресло:
— Сядь и жди, пока мы не вернемся.
— Он не вернется, Юра. Не надо его разыскивать.
— Почему не надо?
— Потому что, когда ты найдешь его и расспросишь, тебе больше не захочется гладить меня по голове.
Юрка отмахнулся:
— Если не захочется гладить — выпорю. Дождись нас.
Он побежал вслед за Олегом искать объяснений. Я села на его место, сползла на край кресла и положила ноги на стол.
Но только я закрыла глаза, как за моей спиной послышались мягкие шаги. Но вошедший не стал подавать голос. Вместо голоса раздались мерные, звонкие хлопкиаплодисменты. Я повернула голову. На том самом месте, на котором несколько минут назад стояла я, оказался худощавый ушастый человек с коротким ежиком бесцветнопепельных волос. Его лицо было «смято» широкой улыбкой, обнажающей крупные ровные зубы. Он продолжал демонстративно аплодировать.
— Что ты здесь делаешь, Примар? — я едва заставила себя встать и твердо держаться на ногах. Это была совершенно естественная реакция на моего повелителя. Едва увидев его, я поняла, что ничего хорошего меня не ждет.
— Я пришел выразить свое восхищение! — ответил он, прекратив аплодировать.
— Нечем тут восхищаться, все что я сделала, я сделала для себя, а не для тебя.
— В этом я не сомневаюсь. Но я все-таки получил истинное удовольствие от наблюдения за тем, как и что ты делала для себя. И, что еще интереснее, ты опять добавила значительное количество отсебятины в ту роль, что я для тебя написал. Я опять сильно ошибся в прогнозах… — засмеялся Примар.
— Что ж, тебе хуже, — проворчала я.
— Нет, хуже тебе, — заметил он.
— Отчего? — отвратительный комок запульсировал у меня внутри.
— Объясняю. Я заключил пари сам с собой. Если бы ты в этот раз оправдала мои ожидания, я оставил бы тебя в покое и переключился бы на другой объект наблюдения. Но ты снова повернула все в свою сторону, поэтому я должен буду продолжить…
— Не стоит идти на такие жертвы. Тем более, что пари у тебя было с самим собой, — мне с трудом удалось улыбнуться.
— Самому себе нужно проигрывать достойно, и не в коем случае нельзя задерживать возврат долга такому кредитору, как собственное «я». Обманывать самого себя я не советую никому. Да и не может быть тут никакой жертвы. Свою пьесу я продолжу ставить с удовольствием, и мне пока не нужно другой актрисы на роль героини.
— И тебя не смущает, Примар, что твоя выдуманная пьеса — моя реальная жизнь?
— Некоторая натянутость твоего положения состоит в том, что ты, в отличие от остальных людей, в курсе того, в чьей пьесе ты играешь. Но это нам не помешает… Поскольку не осталось никого, в чье тело я мог бы еще раз, после твоей смерти, направить твою душу, сюжет придется несколько изменить. И на этот раз я не буду ничего тебе предсказывать. На этот раз я буду ставить условия, — пояснил он, дружелюбно улыбаясь.
— А как же твой принцип невмешательства?
— Я не собираюсь привносить в твою жизнь и жизнь твоих близких ничего ирреального. Я не собираюсь устраивать глобальные катаклизмы. Мне не интересно, как быстро ты бегаешь, сколько раз ты попадешь в цель по бегущей мишени, многих ли сможешь уложить шпагой или голыми руками. Мне не интересно, сможешь ли ты организовать оборону города, возглавить боевой отряд, отыскать преступника. Мне все это не интересно. Ты все это или умеешь, или научишься с легкостью. Это не есть предмет моего интереса к людям и, в частности к тебе. Меня интересует, как ты будешь продираться через тернии, которые вырастают на пути твоей души. И поэтому я собираюсь совершенно отказаться от изменения предлагаемых обстоятельств, как я это сделал недавно с твоими аналогами, принудительно воскресив их. Теперь все пойдет так, как должно идти, самым естественным путем, — последнюю фразу Примар сопроводил плавным неопределенным жестом.
— Не понимаю, в чем тогда для тебя интерес, — заметила я.
— А интерес в том, что естественный ход вещей станет для тебя испытанием, какого не придумать и не создать искусственно. И тут уже я посмотрю и, возможно, помогу тебе справиться с какой-нибудь проблемой. Это не будет вопреки моему принципу, согласно которому я не отвечаю на молитвы, потому что это будет не ответом на молитву, а принятием обета, причем обета с моей стороны. Я пообещаю тебе что- нибудь в ответ на некоторые твои поступки…
— Какие проблемы и какие поступки? — перебила я его.
— Я не буду ничего предсказывать, — Примар повернулся к выходу. — Все в свое время. Всего хорошего, вечная Екатерина!
Он исчез. Вышел из помещения архива, а когда я выбежала вслед за ним, его уже не было в коридоре. Я так и думала, что он скажет какую-нибудь гадость. На первый взгляд, его слова, не несшие в себе ничего конкретного, были почти что невинны. Но даже за то короткое время, которое я провела в обители этого всесильного человека, я узнала, что он не бросает слов на ветер. И ничего не делает просто так. Значит он и меня предупредил о грядущих испытаниях не просто так, а для того, чтобы я начала разгонять себя в ожидании неожиданностей. Поэтому лучше для меня будет, если я забуду на время о визите Примара. О боге, тем более таком, как Примар, стоит вспоминать только тогда, когда все обычные средства исчерпаны.
Я уже хотела вернуться в архив, но тут четкий призыв Юры холодным ветром окутал голову.
