Сердце Вали резко остановилось, сжалось болью, а потом запрыгало. Мальчик лежал в лужице подсохшей крови, беспомощно раскинув руки. На шее его был надет металлический ошейник, цепь от которого тянулась к огромному крюку, торчащему из стены…
Валентин ухватился за цепь и дернул ее. Она порвалась.
— Сейчас, Мирошенька… — прошептал Валя, вставая на колени рядом с сыном.
Мальчик молчал, он был без сознания. На шее кровоточили два круговых разреза, оставленные острыми краями безжалостного ошейника. Валя осторожно приподнял ладонью голову мальчика и стал поворачивать ошейник, ища замок. Система оказалась хитрой. Тот, на ком одет ошейник, может быть и мог бы вскрыть замок, но вероятность этого была очень невелика. Вале же удалось сделать это буквально через полминуты, и ошейник раскрылся. Отбросив его в сторону, Валя повернул сына на бок и едва не взвыл: спина ребенка напоминала мелкий паркет: вдоль и поперек горели вздувшиеся следы от плети.
— Да как же у них руки не отсохли?! — пробормотал Валентин.
Следы порки еще не были самым страшным. На пояснице мальчика был вырван кусок кожи величиной с ладонь взрослого человека. Розовая мякоть блестела в ране, кровь была размазана по пояснице и натекла на пол.
— Мироша! Ты слышишь меня? — Валентину вдруг показалось, что сын не дышит. Он со страхом взял его за руку, но его пальцы дрожали, и он никак не мог определить, есть ли пульс.
— Он жив, — раздался сзади хриплый голос.
— Жив? — Валентин оглянулся: — Кто его так?
— Здесь был Пряжкин… Он выпорол малыша. Правда, его и так принесли сюда уже раненого, — пояснил тот же голос.
Валентин снял рубашку, уложил на нее сына и завернул холодное неподвижное тело ребенка. Мальчик простонал сквозь зубы, и Валька испытал облегчение от того, что Мироша хотя бы дождался его живым. Взяв сына на руки, он пошел к выходу.
— Валя, а мы?! — остановил его хриплый голос.
Первым порывом Валентина было прибавить шагу и поскорее покинуть это место, но здесь, в этой камере, сидели его названные братья, его соплеменники. И хотя сейчас он предпочел бы скорее уйти, чем задержаться за чем бы то ни было, Валентин понял, что потом, когда действие смеси кончится, он никогда не простит самому себе, если уйдет, не попытавшись помочь.
Опустив сына на пол, Валя повернулся к лешакам.
Один из них полулежал у стены, опираясь на локоть. Его растрепанные, с обильной проседью волосы были обкромсаны, как попало, одно ухо порвано, на лице запеклись ссадины.
Второй был, кажется, в еще худшем состоянии, чем его товарищ. Он был старше, грязные седые волосы торчали в разные стороны, морщины изрыли смуглое лицо, глаза, усталые и безнадежные, смотрели жалобно.
Оба были не просто в ошейниках, но еще и в кандалах, прижимающих запястья обеих рук друг к другу. Ошейник и кандалы были жестко соединены полуметровым металлическим прутом.
— Попробуй, может, у тебя получится? — с надеждой произнес тот, что был помоложе.
— Кинжал уже не режет металл, — виновато сказал Валентин. Он встал на колени рядом с тем, кто был помоложе и стал нащупывать замок ошейника.
— Мертвая смесь тоже сдается, — подтвердил лешак. — А иначе бы ты ушел отсюда, даже не услышав меня… Тот, кого ведет мертвая смесь, не реагирует на чужие просьбы о помощи… Прости, Валя, но я подумал, вдруг ты сможешь помочь нам…
— Откуда ты меня знаешь? — удивился Валя, возясь с замком.
— Меня стало трудно узнать, это верно… — сказал измотаный ослабевший лешак с разорванным ухом.
Валентин на несколько секунд оторвался от железа и вгляделся в грязное, шершавое, помятое лицо, в тусклые светло-зеленые глаза и не смог сдержать изумления:
— Жлар?!! Боже мой! Жлар, ты?
— Как будто бы, приятель. Признаться, мне страшно подумать, что они со мной сделали, я и сам бы себя, наверное, не узнал бы, но это все же я… Ты давай, давай, не отвлекайся… — поспешно сказал лешак, ложась и запрокидывая голову так, чтобы Валентину было удобнее воевать с замком ошейника.
Все еще бесчувственные пальцы Валентина вдруг стали плохо слушаться хозяина: увиденное не прошло даром. Узнав в старом изувеченном лешаке своего ровесника Жлара, Валя был потрясен. Жлар, всего несколькими годами старший Шепа и Кшана, выглядел дряхлым покалеченным стариком. Полтора года назад Жлар перед самым снегом ушел из Логова в Капошицы и не вернулся оттуда. Все решили, что он либо погиб, либо, что казалось более вероятным в случае с этим любопытным и своенравным лешаком, вовсе уехал куда-нибудь пожить среди людей, соблазненный рассказами Шепа и Валентина.
— Мы не думали, что ты здесь… — обронил Валя.
— Видишь ли, в тот день Пряжкину тоже приспичило в Капошицы… С ним были четверо… — коротко пояснил Жлар, с облегчением высвобождая израненную шею, покрытую вперемежку зажившими и свежими порезами, из раскрытого Валентином ошейника. — Я уже ни на что не надеялся… Но когда вчера сюда приволокли маленького Мрона, я понял, что за ним обязательно придут. Только я думал, что придет Шеп…
— Мне сейчас некогда обсуждать с тобой подробности, — грубо оборвал Валентин лешака. — Руки давай, попробую снять кандалы…
Жлар замолчал и протянул руки к Валентину. Валя пожалел, что ему пришлось так строго заставить лешака замолчать: возбуждение Жлара, порожденное ожившей вдруг надеждой, было вполне понятным… Но Валя не мог сейчас поддерживать никакую беседу. Начав разбираться с кандалами, он краем глаза все время держал в поле зрения неподвижное тельце сына, завернутое во фланелевую клетчатую рубашку. Мироша не шевелился и не издавал ни звука. Мысль о том, чтобы оставить Жлара одного, предоставив ему самому избавляться от оков и прорываться на волю, снова засела в голове Валентина… Если он дольше задержится в лешачнике, его запрут здесь вместе с пленниками, и шанс спасти сына будет потерян…
— Слушай приятель, попробуй-ка сам, а? — проговорил Валентин. — Время выходит, а мне еще надо успеть вынести мальчика наружу…
Жлар тревожно взглянул ему в лицо:
— Я понимаю… Великий Нерш, я тебя очень хорошо понимаю!.. Но сними с меня хотя бы железо! А потом я попробую сам! — в голосе лешака зазвенели слезы.
Вздохнув, Валентин снова взялся за кандалы. Замок был точно таким же, что и на ошейнике, только более мелкий масштаб мешал быстро справиться с задачей.
Вертя кандалы с приваренным к ним металлическим прутом, поворачивая руки Жлара так и сяк, Валентин вдруг заметил, что кончики пальцев Жлара расплющены, ногтевые щели потрескались и опухли, а из-под прикрывающих их кожных складок сочится гной.
— Боже, что с твоими руками, Жлар?
— Я был нужен им для рукопашных боев… Они меня называли гал-ди-то… гла-ди-то…
— Гладиатором? — помог Валентин лешаку.
— Верно. А чтобы обезопасить себя, они вырвали мне ногти… печально сказал Жлар. — Несколько недель я после этого лежал в горячке, мне казалось, что не только ногти, но и пальцы оторваны… Никто ко мне не подходил, чтобы вылечить: люди и не собирались, лешие все на цепях… Я выжил чудом, но все это время мне плохо, руки болят и не заживают…
— Разве ты сам себе не можешь помочь своей слюной? — пробормотал Валентин, помогая освобожденному лешему встать на ноги.
— Попробуй дотянись языком до пальцев через эту распорку! — Жлар пнул ногой ненавистный металлический прут. — А когда это все с меня снимали, нужно было не лечить себя, а уворачиваться от ударов и пуль в тире…
— Ты можешь идти сам? — на всякий случай уточнил Валентин, хотя видел, что Жлар достаточно твердо стоит. — Тогда давай снимем железо с твоего соседа…
Валентин присел ко второму узнику. Это был уж точно глубокий старик. Если на Жларе еще угадывалась лешачья одежда из льна и шерсти, грязная и изодранная, то на втором лешаке болтались
