Шеп стоял на коленях и гладил по голове лежащую женщину. С губ его слетали какие-то нежные, нелепые, беспомощные слова.
— Родная… Милая… Прости меня… — Шеп поднял голову и посмотрел на Кшана. — Да что ты стоишь?! Помоги, она же умирает!
Вглядевшись, Кшан почувствовал, что волосы встают у него дыбом. Как он мог не узнать сестру? И этих людей: толстого добряка с такими умелыми и осторожными руками и его светлоглазую молчаливую подругу… Как он вообще мог не понять, что происходит здесь, в прибрежной осоке?!
А Шеп уже лег на траву рядом с содрогающейся в судорогах Есой и крепко обнял ее. Сергей беспомощно оглянулся на Кшана и сказал:
— У меня с собой нет ничегошеньки… Я же ушел без инструментов. И я ничем не смог помочь ей…
— Ты не помог бы ей и с инструментами… Лешуха может родить только когда с ней лешие, — ответил Кшан, становясь на колени рядом. Он сделал это слишком неосторожно, поспешно, и боль заставила его согнуться пополам. Но рядом корчилась и еле слышно стонала сестра, и Кшан заставил себя не думать пока о своей ране. Ведь как бы не навредил он сам себе, справиться с его болью будет куда проще, чем спасти Есу.
Кшан уже не раз помогал лешухам при родах, и знал это дело прекрасно. Поэтому когда он бегло осмотрел сестру, он понял, что сочтены не только часы, но и минуты. Прежде всего, крови почти не было: так, только совсем немного. И это прежде всего говорило о непоправимо тяжелом положении. Еса всегда была сильной и здоровой, но каждой лешухе так нужны родные руки, причем с самых первых минут, а с ней вот уже несколько часов, наполненных жестокими муками, не было никого из своих. Что могли сделать эти добрые, но беспомощные люди?
Люди были очень напуганы и расстроены. Но даже знания собачьего врача были здесь совершенно ни к чему.
— Здесь была еще девочка, — вставила женщина. — Но она убежала искать вас и куда-то запропастилась.
— Кшан, вы можете что-нибудь сделать? — уточнил Сергей, с тревогой глядя на еле живую лешуху.
— Мы попробуем. Хотя… Поздно уже, — пробормотал Кшан. — Наверняка, у нее уже вся кровь внутри…
— Внутреннее кровоизлияние… — сказал Сергей. — Это ты прав, наверняка, так и есть. Схватки начались уже часов семь тому назад, и сейчас совсем ослабли. Она даже стонать уже перестала, только хрипит…
Кшан стряхнул с себя оцепенение и решительно наклонился к сестре.
Прощупав живот Есы, он ясно почувствовал, что ребенок жив. Он все еще просился в этот мир, не зная о том, что здесь творится. Несколько нажатий на важные чувствительные точки на теле, известные только лешим, и Еса зашевелилась, напряглась, в глазах появилось осознанное выражение…
— Шеп! — выдохнула она. — Где ты, Шеп?
Шеп полулежал рядом с женой, гладил ее, пытаясь дать ей понять, что они вместе. И измученная лешуха, наконец, осознала это, потянулась к Шепу.
— Родная, постарайся, пожалуйста! — взмолился Шеп. — Наш малыш хочет жить, Еса! Спаси его…
— Мне больно, Шеп… — простонала Еса, стискивая руку мужа.
Кшан сосредоточенно продолжал массаж. Но нужные точки на теле сестры почему-то так плохо реагировали на старания лешака. Время от времени он проверял состояние Есы и находил слишком мало утешительного. Схватки немного участились и стали заметно сильнее. Но Еса только хрипела, извиваясь по осоке. Шеп тоже очень старался облегчить жене боль, но у него, скорее всего, уже ничего не получалось. Было уже слишком поздно…
Кшан ни за что не бросил бы своих пусть даже бесплодных уже попыток помочь, но что-то словно надломилось и обрушилось внутри Есы. Она в последний раз напряглась, выгнув спину и опираясь затылком о землю, и вдруг упала без сил.
Кшан схватил сестру за руку: пульса не было.
— Шеп, она умерла! — произнес он.
Но Шеп, обнимавший жену, и без его слов все давно понял. Он поднялся с земли и положил руку на живот Есы, поглаживая. Кшан поспешно опустил свою ладонь на руку друга. Ребенок, тоже обессилевший в этих бессмысленных попытках выбраться на свет, слабо шевельнулся внутри.
Кшан видел, что Шеп вот-вот сломается совсем. Все это было уже слишком. Такого не перенести даже Шепу, каким бы сильным он ни был.
— Ребята, ребенок-то может быть еще живым! — сказал в наступившей тишине человек. — Сделайте же что-нибудь!
— Что? — удивился Кшан.
— Если бы у меня был хотя бы даже не скальпель, а простой нож! — вскричал толстяк. — Я бы не спрашивал „что“!! Вы представляете, что такое кесарево сечение?!
Шеп вдруг с надеждой вскинул голову и посмотрел на человека. И Сергей возбужденно взмахнул руками:
— У тебя минута, не больше… Шеп, ты понял?
Вместо ответа Шеп быстро пересел в ноги Есе и разрезал ногтями ее перепачканное платье. Ее огромный округлый живот беспомощно колыхнулся и опал. Шеп протянул руки, оттопырив большие пальцы и сложив их вместе. Ногти впились в живот Есы прямо под пупком, и Шеп повел руки вниз, с силой нажимая… Лицо друга, искаженное и застывшее, испугало Кшана. Боясь шевельнуться, Кшан опустил глаза, глядя, как раскрывается рассеченная кожа на животе Есы. Смотреть на это было тоже ужасно, но полегче, чем на лицо Шепа.
В кровавом зияющем разрезе что-то зашевелилось. Шеп запустил руки в чрево лешухи и вынул что-то маленькое, красное от крови. Он встряхнул это что-то, и он закряхтело. Потянулась пуповина. Шеп отсек ее и, поднеся младенца к губам, тщательно и трепетно зализал ранку. Ребенок заквакал громче, из ротика вылилось немного крови, но на испуганное восклицание светлоглазой женщины Шеп невозмутимо ответил:
— Не пугайтесь, это кровь Есы… Моя дочка не ранена…
Кшан не мог смотреть на младенца. Краем глаза он видел, что Шеп вытирает ребенка куском материи, но разглядывать свою племянницу он не хотел. Его младшая сестренка лежала перед ним мертвая, со вспоротым животом… Как будет горевать Цьев! Кшан глотал слезы, проклиная тот день, когда он сам появился на свет, принеся смерть своей матери и полную кошмаров жизнь самому себе.
— Да что ты ее трешь? Обмой ее в реке, — заметил человек Шепу.
— Нужно сначала приложить ее к груди, — ответил Шеп. — А рядом нет ни одной живой лешухи… Ладно, все равно я ей остался и за мать тоже!
Шеп полоснул ногтем по своему соску и поднес младенца к груди. Лешеня похныкала, но кровь отца пришлась ей по вкусу. На глазах Шепа выступили слезы, и Кшан не мог понять, то ли другу больно, то ли это слезы острой тоски и скорби…
Не в силах больше выносить ужасную гримасу Шепа, Кшан взмолился:
— Прекрати мучить себя. Хватит, закончи обряд и хватит… Ты не железный, Шеп!
— Я не могу отнять ее, пока она сосет. Когда ей еще доведется отведать хоть какого-нибудь молока! — сказал Шеп. — А когда нет молока, что может быть полезнее для дочери лешака, чем кровь отца?
Кшан не нашелся, чем возразить. Спорить бело не время, да и малыш Мрон, совершенно потрясенный смертью Есы, которая всю его жизнь по-матерински заботилась о нем, горько выл прямо над ухом.
Наконец, лешеня прекратила терзать своего отца и выпустила разрезанный сосок Шепа.
— Тебе зализать? — Кшан потянулся к другу, но Шеп покачал головой:
— Ты не смотри, что она такая крошка, ее слюна живительна и сильна. Мне уже не больно…
