В перестройку Андрей Днепров покончил с собой, взрезав вены. Причины его самоубийства мне неизвестны. Говорили о деньгах, которые он занял и не смог вернуть, о несчастной любви и роковой болезни. Кажется, к тому времени у него уже были жена и ребенок. Вряд ли теперь всплывут на поверхность все мрачные тайны истерических 90-х годов, когда крушилось и ломалось все, и ничему не было предела.
Сейчас «Google» на запрос об Андрюше выдал мне статью Клитина в журнале «Советская эстрада и цирк», опубликованную после принесшего мне победу конкурса 1983 года. В ней есть строчки об Андрее:
Ничего другого мировая сеть о нем не сохранила.
Дураки, журналистки, дороги. Именно в такой последовательности. Главные наши беды. Хотя первое и второе — почти одно и то же.
В «Аргументах недели» появилась статья «В шоу-бизнесе территория юмора поделена на кланы». С подзаголовком «Шифрина и Арлазорова выживают из юмора?»
Вот два абзаца оттуда:
Но не все юмористы так щедры на «отступные». Подобная жадность сыграла злую шутку с выходцем из «Аншлага» Ефимом Шифриным. Юморист не пожелал терять денежную выгоду от своих телевизионных версий концерта и подал в суд на свою «семью». В итоге, выиграл судебный процесс и получил в качестве компенсации около 200 тыс. руб., но потерял часть гастролей, эфиров и стал «чужим» в юмористической тусовке. Позднее ненавидящий экстрим Шифрин согласился поддерживать свой рейтинг на травмоопасном проекте Первого канала «Цирк со звездами». Однако надолго задержаться на канале со своими принципами ему так и не удалось.
— Чтобы не попасть в немилость руководства, многие юмористы избегали общения с Яном и Ефимом, — секретничает один из «аншлаговских» администраторов. — Есть трусы, которые их «бойкотируют» до сих пор. Зато в отличие от остальных пародистов Шифрин и Арлазоров гастролируют сегодня не за эфиры, а только за деньги. Правда, как рассказали в концертных агентствах, они в этом деле далеко не рекордсмены.
Даже не знаю, что сказать. Что ни фраза — то глупость, что ни строчка — вранье.
Какая «семья»? Откуда «выходец»? Кто меня куда не пускает? Почему я «пародист»? Зачем и кому нужен этот бред?
Возможно, прав Кончаловский: журналистов нужно много, а где их взять?
Но вот свойства избирательной памяти: утром я наметил написать об истории дома, где я сейчас нахожусь — о великой сталинской высотке, о своих соседях, которых я еще застал, — Ладыниной, Смирновой, Богословском, Лучко. О тех, кого еще до сих пор можно встретить в этом дворе — о Зыкиной, Ширвиндте, Вознесенском. О том, какой нежный закат я встретил, распахнув балконную дверь…
Так нет же, в этой закатной тишине протявкала дурная шавка — и все! Никакого заката. Никаких соседей! Стоит в ушах визгливый лай пробегавшей мимо болонки. Откуда только они берутся в приличном дворе?
Договор купли-продажи квартиры на Котельнической набережной — я сейчас проверил — был заключен 13 февраля 1997 года. В то время, когда негодяй Мускатин, мой бывший директор, бесчинствовал, воруя и закладывая под свое имя деньги во «Властилине», я продал пустовавшую квартиру в Марьино, и, добавив гораздо больше половины от вырученных за нее средств, купил это бесценное, любимое жилье. Последним хозяином его был молодой банкир, к слову говоря, оставивший одной известной певице, маявшейся тогда без прописки, свою громкую ныне фамилию. Брак был фиктивным и расторгнутым ко времени нашей сделки, но достойно характеризовал продавца, служа чуть ли не поручительством его порядочности. Помню, что для расчетов я приехал к нему в банк с пачками денег, завернутых в писчую бумагу и схваченных резинками, но до пересчета дело не дошло: банкир, демонстрируя мне свое доверие, побросал белые брикеты с деньгами в угол за офисным креслом. Мы ударили по рукам, и больше я никогда его не встречал. К тому моменту он уже приобрел апартаменты на тихой Остоженке. Больше года я еще получал письма, адресованные его нынешней супруге, вроде бы поэтессе, передавал их через людей, посредничавших в нашей сделке. А потом писем стало меньше, да и видно было по конвертам, что это были рекламные рассылки или дежурные приглашения на светские вечеринки. Я рассудил, что и банкир, и его поэтесса даже обрадуются, если эти письма не дойдут до них.
Большая Наталья очень помогла мне с оформлением этой сделки, и, признаться, во многом инициировала ее. Летом предшествовавшего покупке года она успела увековечить меня в простеньком клипе на песню «Колыма». Во время съемки я разевал рот под фонограмму, лившуюся из переносного магнитофона, проплывая в продолжение нескольких дублей туда и обратно, по Москве-реке, вдоль своего будущего дома, одного фасада которого хватало, чтобы успеть записать все три куплета. Я так и остался в этом клипе памятником своей судьбе, словно по волшебству перенесшей меня из колымского поселка в самое сердце вожделенной Москвы, в подъезд между булочной и «Иллюзионом», про который Раневская, некогда проживавшая в этом же крыле, смешно говорила: «Я живу между хлебом и зрелищем».
Это трижды верно не только в отношении географии.
Позавчера по просьбе Исаченкова, я звонил Гале Евдокимовой, чтобы уговорить ее сняться в фильме, посвященном юбилею ее погибшего мужа. Галочка была откровенна: ей трудно говорить перед камерами о том, что теперь болит еще сильнее, чем в первые месяцы после Мишиной кончины. Слишком много обрушилась на нее, кроме страшной потери. Новое знание о Мишиной жизни, я полагаю, терзает ее больше, чем физическое отсутствие человека, которому она была безраздельно предана. Я снова предложил свести ее с юристами, которые помогли мне в тяжбе с «Аншлагом». Видно, после Миши осталось теперь много дел, которые она сама не разрулит, да еще газетные признания женщины, с которой Миша был близок до самого последнего в своей жизни дня ранят ее так, что не оставляют сил на другие воспоминания, в которых они всегда только втроем: она, Миша и Анечка.
